самого собора.
   - Что там такое? - спросил Нини-Мельница у  человека  с  отвратительной
наружностью, пробивавшегося впереди него. - Что это за крики?
   - А это опять режут отравителя... как искрошили и  первого,  брошенного
теперь в реку, - отвечал этот человек. - Хотите _полюбоваться_...  так  не
жалейте локтей... а то опоздаете!
   Едва негодяй произнес эти слова, как ужасный вопль  покрыл  шум  толпы,
сквозь которую с  трудом  пробирались  носильщики  Голыша,  предшествуемые
Мороком, Этот раздирающий вопль принадлежал Сефизе... Жак,  один  из  семи
наследников Реннепона, испустил последний вздох на ее руках.
   Роковое совпадение... В ту самую минуту, как Сефиза отчаянно закричала,
заметив  смерть  Жака,  в  другом  конце  площади  раздался  жуткий   крик
убиваемого отравителя... Этот дальний  умоляющий  крик,  прерывавшийся  от
ужаса и подобный последнему призыву человека, противящегося ударам  убийц,
заставил Морока похолодеть среди его гнусного триумфа.
   -  Проклятие!!!  -  воскликнул  ловкий  убийца,  избравший  для  своего
преступления смертоносное, но  законное  орудие:  пьянство  и  разврат.  -
Проклятие!!! это голос аббата д'Эгриньи! Его убивают!



9. ОТРАВИТЕЛЬ

   Надо бросить взгляд назад для  того,  чтобы  объяснить,  каким  образом
Морок в момент смерти Жака Реннепона мог услыхать взволновавший  его  крик
отчаяния аббата д'Эгриньи.
   Сцены, которые мы сейчас будем описывать, ужасны... Да будет  позволено
нам надеяться, что они когда-нибудь послужат уроком  и  что  эта  страшная
картина сможет предотвратить - благодаря ужасу, внушаемому ею, - крайности
чудовищного варварства, которым предается слепая, невежественная и  полная
самых мрачных заблуждений толпа, когда  она  позволяет  тупым  и  жестоким
вожакам увлечь себя...
   Как мы уже говорили, нелепейшие  тревожные  слухи  распространялись  по
Парижу; рассказывали, что не только отравляют больных и воду  в  фонтанах,
но что было поймано несколько негодяев в  тот  момент,  когда  они  сыпали
мышьяк в жбаны виноторговцев, находящиеся обычно  на  прилавках,  наготове
для клиентов.
   Голиаф должен был вернуться к Мороку, передав поручение отцу д'Эгриньи,
который ожидал его в одном из  домов  на  Архиепископской  площади.  Зайдя
освежиться к виноторговцу на улице Каландр, Голиаф выпил два стакана  вина
и расплатился. Пока кабатчица готовила  сдачу,  Голиаф  машинально  и  без
всякого умысла положил руку на отверстие жбана.
   Громадный  рост  и  отталкивающая,  грубая  физиономия   великана   уже
встревожили кабатчицу, наслушавшуюся народных толков об отравителях.
   Заметив движение Голиафа, она с ужасом воскликнула:
   - Господи! Вы, кажется, что-то бросили в вино!
   При этом громком и испуганном возгласе два или три посетителя, сидевшие
за столом, подбежали к прилавку, и один из них необдуманно закричал:
   - Да это отравитель!
   Голиаф, не имевший понятия о мрачных слухах, распространившихся в  этом
квартале, сперва не понял, в чем его обвиняют.  Посетители  все  больше  и
больше возвышали голоса, приставая к нему, а великан,  уверенный  в  своей
силе, только  презрительно  пожал  плечами  и  грубо  потребовал  сдачу  у
растерявшейся и бледной от испуга хозяйки, которая уже забыла о деньгах.
   - Ах ты разбойник! - закричал  один  из  посетителей  так  громко,  что
многие прохожие остановились, прислушиваясь. - Тебе сдачу дадут, когда  ты
скажешь, что бросил в жбан.
   - Как, он что-то бросил в вино) - спросил какой-то прохожий.
   - Быть может, это отравитель! - сказал другой.
   - Его бы следовало арестовать, - прибавил третий.
   - Да, да, - поддержали первые обвинители, честнейшие, быть может, люди,
но охваченные всеобщей паникой. - Надо его арестовать  непременно...  ведь
его поймали в то время, как он бросал яд в один из жбанов на прилавке.
   Слова "это  отравитель"  быстро  пробежали  по  толпе,  которая  раньше
состояла из трех-четырех человек, а теперь с каждой минутой  возрастала  у
дверей виноторговца. Начали  раздаваться  глухие  угрожающие  возгласы,  и
первый обвинитель, видя, что его опасения встречают такой сильный отклик и
оправдание, счел своим гражданским долгом схватить Голиафа за  шиворот  со
словами:
   - Пойдем к караульному, разбойник! Там разберутся.
   Великан, раздраженный бранью, настоящего значения  которой  он  не  мог
себе объяснить, пришел в ярость от внезапного нападения. Уступая природной
грубости, он опрокинул своего противника на прилавок и начал его  дубасить
кулаками.
   Во время этой свалки несколько  бутылок  и  оконных  стекол  со  звоном
разбились, а перепуганная кабатчица вопила изо всех сил:
   - Помогите!.. Отравитель!.. Убийца!.. Караул!..
   При  звоне  разбиваемого  стекла,  при  криках  отчаяния   сгрудившиеся
прохожие, из которых многие твердо  верили  в  существование  отравителей,
бросились  в  лавку,  чтобы  помочь  схватить  Голиафа.  Благодаря   своей
геркулесовой силе последний, после нескольких минут  борьбы  с  семью  или
восемью  противниками,  повалил  некоторых,  из  самых  рьяных,  оттолкнул
других, отступил к прилавку и, сделав могучий разбег, ринулся, как  боевой
бык, нагнув голову, на толпу, которая  загораживала  ему  дверь;  проложив
себе дорогу могучими плечами и кулаками атлета, он бросился со всех ног  к
площади собора Парижской Богоматери. Одежда его была в клочьях, голова без
шапки, а лицо бледн