-  лучше,  если  вы
ничего мне не скажете...
   - Ты ничего, значит, не можешь скрыть от госпожи Августины?
   - Ах вы, Дагобер, Дагобер, - весело говорила Бланш, грозя ему  пальцем.
- Вы, кажется, кокетничаете с нашей гувернанткой!
   - Я... кокетничаю?! - сказал солдат.
   И тон, и выражение, с  каким  Дагобер  произнес  эти  слова,  были  так
красноречивы, что девушки расхохотались.
   В эту минуту отворилась дверь в залу.
   Появился Жокрис и объявил громогласно:
   - Господин Роден.
   И вслед за ним в комнату проскользнул иезуит. Попав в залу, он  считал,
что игра уже выиграна, и его змеиные  глазки  заблестели.  Трудно  описать
изумление сестер и гнев Дагобера при этом неожиданном появлении.
   Подбежав к Жокрису, Дагобер схватил его за шиворот и закричал:
   - Как смел ты кого бы то ни было впустить без позволения?
   - Помилуйте, господин Дагобер! - кричал Жокрис, бросаясь  на  колени  с
самым глупым умоляющим видом.
   - Вон отсюда... а главное, вы... вон!..  Слышите...  вон!  -  угрожающе
напустился солдат на Родена, уже пробиравшегося  к  сиротам  с  лицемерной
улыбкой.
   - Ваш слуга, - смиренно раскланялся иезуит, не трогаясь с места.
   - А ты-то уберешься? - кричал солдат на Жокриса, который не  поднимался
с колен, зная, что в таком положении он  сумеет  сказать  все,  что  надо,
прежде чем Дагобер его вытолкает.
   - Господин Дагобер, - жалобным голосом говорил Жокрис, - простите,  что
я провел этого господина... но я потерял голову от  несчастия  с  госпожой
Августиной...
   - Какого несчастия? - с беспокойством воскликнули девушки, живо подходя
к Жокрису.
   - Уйдешь ли ты? - тряся Жокриса за ворот, кричал Дагобер.
   -  Говорите...  говорите,  что  случилось  с  госпожой  Августиной?   -
допытывалась Бланш.
   - Да ведь с ней ночью холера... - Жокрис  не  мог  докончить,  так  как
Дагобер обрушил на его челюсть такой славный удар,  какого  он  уже  давно
никому не давал. Призвав затем на помощь свою силу, еще  значительную  для
его возраста, бывший конногренадер мощной хваткой поставил Жокриса на ноги
и здоровенным пинком в  одно  место  пониже  спины  вытолкнул  в  соседнюю
комнату.
   - Теперь ваш черед!.. И если вы сейчас же не выкатитесь!.. - с пылавшим
от гнева  взглядом,  раскрасневшимися  щеками  и  с  выразительным  жестом
проговорил Дагобер.
   - Мое почтение, месье, мое почтение... - бормотал Роден,  раскланиваясь
с девушками и пятясь к двери задом.



48. ДОЛГ

   Роден медленно отступал под огнем гневных взглядов Дагобера, не теряя в
то же время из вида девушек, явно взволнованных  умышленной  бестактностью
Жокриса:  Дагобер  строго-настрого  запретил  ему   говорить   о   болезни
гувернантки.
   Роза с живостью подошла к солдату и спросила:
   - Неужели в самом деле Августина заболела холерой?
   - Не знаю... не думаю... во всяком случае, это вас не касается.
   - Дагобер, ты хочешь скрыть от нас несчастье, -  заметила  Бланш.  -  Я
помню, ты давеча смутился, когда говорил с нами об Августине.
   - Если она больна, мы не можем ее  покинуть:  она  сочувствовала  нашей
печали, и мы не можем ее оставить одну в страдании.
   - Пойдем к ней,  сестра...  пойдем  в  ее  комнату,  -  сказала  Бланш,
приближаясь к дверям, у которых стоял Роден, со вниманием  наблюдавший  за
этой сценой.
   - Вы отсюда не выйдете! - строго сказал сестрам солдат.
   - Дагобер, - твердо возразила Бланш, - речь идет о священном  долге,  и
не исполнить его будет низостью.
   - А  я  говорю,  что  вы  отсюда  не  выйдете!  -  повторял  солдат,  с
нетерпением топнув ногой.
   - Друг мой,  -  не  менее  решительно  заявила  девушка.  -  Наш  отец,
расставаясь с нами, дал пример,  как  надо  исполнять  свой  долг;  он  не
простит нам, если мы забудем урок!
   - Как? - закричал вне  себя  Дагобер,  бросаясь  к  сестрам,  чтобы  не
допустить им уйти. - Вы воображаете, что я во имя какого-то долга пущу вас
к холерной больной? Ваш долг - жить, и жить на радость отца... и на мою...
Ни слова больше об этом безумии!
   - Не может быть никакой опасности навестить Августину в ее  комнате!  -
сказала Роза.
   - А если бы даже опасность и была, - прибавила Бланш, - то мы не  можем
колебаться. Будь добр, Дагобер, пропусти нас.
   В это время по лицу внимательно прислушивавшегося  Родена  промелькнуло
выражение зловещей радости; он вздрогнул, и глаза его  загорелись  мрачным
огнем.
   - Дагобер, не отказывай нам, - сказала Бла