а.  Он  оставался  нем,  молчалив  и  с  испугом  думал   о
дальнейшем.
   -  Понятна  вам  теперь  наша  благодарность?  -  все  более  и   более
насмешливым тоном говорила Адриенна. - В силу  вашей  проницательности,  в
силу трогательного участия, с каким вы к нам относитесь, мы оба,  принц  и
я, узнали о наших взаимных чувствах.
   Хладнокровие мало-помалу стало возвращаться к иезуиту, и его  кажущееся
спокойствие стало страшно раздражать господина де  Монброна.  Если  бы  не
присутствие Адриенны, он бы дал другой оборот этим шуткам.
   - Здесь какая-то ошибка, - сказал Роден, - во всем, что вам угодно было
мне сообщить. Я в жизни своей ни слова не сказал о  том,  конечно,  весьма
почтенном и достойном чувстве, какое вы можете питать к принцу.
   - Конечно! - возразила Адриенна. - Вы  были  столь  сдержанны  в  своей
деликатности, что, говоря мне  о  глубокой  любви  принца...  довели  вашу
скромность до утверждения, что  он  любит  столь  страстно  не  меня...  а
другую.
   -  Точно  так  же,  как  и  принца,  вероятно,  под  влиянием  той   же
заботливости, вы уверили в страстной любви мадемуазель де Кардовилль  к...
другому.
   - Ваше сиятельство, - сухо заметил Роден. - Я думал, что мне  не  нужно
будет говорить вам,  что  я  не  особенно  охотно  вмешиваюсь  в  любовные
интриги.
   - Полноте... это  излишняя  скромность  или  излишнее  самоуважение,  -
дерзко заметил граф. - Полноте, в ваших собственных интересах  не  делайте
столь неосторожных шагов!.. Что если вас поймают на слове?.. Если об  этом
станут  распространяться?..   Будьте   поосторожнее   относительно   ваших
маленьких проказ, каких у вас в запасе, верно, немало.
   - Есть одно занятие, - начал Роден столь же  вызывающим  тоном,  как  и
граф де Монброн, - которому мне  приходится  обучаться  с  большим  трудом
сегодня. Я говорю о неприятном занятии быть вашим собеседником!
   - Ага, милейший! - продолжал граф с презрением. - Вы, должно быть,  еще
не знали, что есть разные способы казнить нахалов и лицемеров.
   - Граф! - с упреком проговорила Адриенна.
   Роден продолжал совершенно хладнокровно:
   - Я не знаю только одного: во-первых, в чем заключается  мужество?..  В
том,  чтобы  угрожать  и  называть  наглым  лицемером  смиренного  старого
человека, вроде меня, а во-вторых...
   - Господин Роден, - прервал его граф. - Во-первых, смиренный  старичок,
вроде вас,  творящий  зло,  прикрываясь  старостью,  которую  он  позорит,
является и трусом и злодеем; он заслуживает, значит,  двойного  наказания.
Во-вторых, что  касается  возраста,  то  я  не  знаю,  преклоняются  ли  с
почтением охотники  перед  сединой  волков,  а  жандармы  седыми  волосами
негодяев. Как вы об этом думаете?
   Роден, продолжая оставаться невозмутимым, только вскинул вялые  веки  и
змеиными, холодными глазами бросил на графа взор  быстрый  и  острый,  как
стрела. Затем веки снова прикрыли безжизненный  взгляд  этого  человека  с
мертвенным лицом.
   - Не будучи, к счастью, ни старым волком, ни тем более старым негодяем,
- продолжал невозмутимо Роден, -  я  не  интересуюсь  нисколько  с  вашего
позволения, граф,  привычками  охотников  и  жандармов.  Что  же  касается
упреков, какие мне делают, я отвечаю на это очень просто: я не  употребляю
слова "оправдываться", так как не оправдываюсь никогда.
   - Поистине так! - сказал граф.
   - Никогда, - холодно продолжал иезуит. - Мои  поступки  свидетельствуют
об этом... Итак, я отвечу  просто,  что,  видя  глубокое,  сильное,  почти
страшное впечатление,  которое  произвела  мадемуазель  де  Кардовилль  на
принца, я...
   - Пусть эти слова, убеждающие меня  в  любви  принца,  -  прервала  его
Адриенна с чарующей улыбкой, - искупят все  зло,  которое  вы  хотели  мне
сделать. Зрелище нашего близкого счастья... да  будет  вашим  единственным
наказанием!
   - Позвольте, дорогая мадемуазель, может быть,  как  я  уже  имел  честь
заметить графу, я не нуждаюсь ни  в  прощении,  ни  в  наказании.  Будущее
оправдает мои поступки. Да, я должен был сказать  принцу,  что  вы  любите
другого, а вам, что он любит не вас, но все это  единственно  в  ваших  же
интересах. Быть может, моя привязанность к вам ввела меня в заблуждение...
я ведь не непогрешим... Но, дорогая мадемуазель, мне кажется, что хоть  за
старые заслуги я вправе удивляться такому к себе отношению. Это не жалоба.
Я не оправдываюсь никогда, но и никогда не жалуюсь.
   - Да, это нечто геройское, милейший, - сказал граф.  -  Каково!  Вы  не
изволите ни жаловаться, ни оправдываться в совершенном вами зле!
   - Я сделал зло? - и Роден уставился  на  графа.  -  Что,  мы  играем  в
загадки?
   - А разве не зло, месье,  -  с  негодованием  воскликнул  граф,  -  что
благодаря вашей лжи принц пришел в такое  страшное  отчаяние,  что  дважды
покушался на свою жизнь? А то заблуждение, в какое вы  ввели  своей  ложью
мадемуазель Адриенну и которое могло бы иметь  самые  ужасные  последствия
без моего решительного вмешательства? Это разве не зло?
   - А не сделаете ли вы  мне  честь,  ваше  сиятельство,  указать,  какую
выгоду я мог бы  извлечь  из  этого