тчаяния  и  заблуждения,  если  даже
допустить, что я в них виновен?
   - Вероятно, немалую выгоду!  -  резко  отвечал  граф.  -  И  тем  более
опасную, что она хорошо скрыта! Я вижу, вы один  из  тех,  кто  находит  в
чужом несчастье и удовольствие и пользу.
   - Вы преувеличиваете,  граф:  мне  довольно  и  барышей!  -  иронически
поклонился Роден.
   - Ваше  бесстыдное  хладнокровие  меня  не  обманет!  все  это  слишком
серьезно, - продолжал граф. - Трудно предположить, чтобы подобные коварные
плутни были  делом  одного  человека.  Кто  знает,  не  результат  ли  это
ненависти княгини де Сен-Дизье к племяннице?
   Адриенна с  глубоким  вниманием  следила  за  этим  спором.  Вдруг  она
вздрогнула, осененная внезапным открытием. После минутного молчания она  с
кротким и ясным спокойствием,  без  малейшей  горечи,  без  гнева  сказала
Родену:
   - Говорят, месье, что счастливая любовь совершает  чудеса.  Право...  я
готова этому верить, потому что после нескольких минут раздумья,  вспомнив
о некоторых обстоятельствах, я начинаю совсем с иной точки  зрения  видеть
ваши поступки.
   - В чем же заключается ваша новая точка зрения, мадемуазель?
   - Вы ее поймете, если позволите вам напомнить некоторые факты. Горбунья
мне была глубоко предана и дала много доказательств  своей  привязанности.
Ее ум стоил ее благородного сердца, но к вам она чувствовала непреодолимое
недоверие. И Горбунья таинственно исчезает, и не вы  виноваты,  что  я  не
поверила ее гнусной измене. Граф де Монброн ко мне  отечески  привязан  и,
должна признаться, недолюбливает вас. Вы  старались  поселить  между  нами
недоверие. Наконец, принц Джальма  глубоко  привязывается  ко  мне,  и  вы
употребляете самые коварные средства, чтобы убить  в  нем  эту  любовь.  С
какой целью вы  так  поступаете?  Не  знаю...  но,  несомненно,  цель  эта
враждебна мне.
   - Мне кажется, мадемуазель, - строго  заметил  Роден,  -  что  незнание
дополняется и забвением оказанных услуг.
   - Я не могу отрицать того, что вы меня освободили из больницы господина
Балейнье, - но ведь несколькими днями позже меня бы  несомненно  освободил
тот же граф.
   - Конечно, дорогое  дитя,  -  сказал  граф.  -  Быть  может,  он  хотел
приписать себе в заслугу то, что несомненно было  бы  вам  оказано  вашими
истинными друзьями!
   - Вы тонули, я вас спас; что же, вы испытываете  благодарность?  Ничего
подобного, - с горечью сказал Роден, - потому что всякий  другой  прохожий
тоже спас бы вас.
   - Сравнение не  совсем  верное,  -  возразила,  улыбаясь,  Адриенна.  -
Больница не река, и хотя теперь я считаю,  что  вы  способны  плавать  под
водой, т.е. служить и нашим и вашим, но тут ваше искусство  плавания  было
ни при чем. Вы только отворили мне дверь, которая, без сомнения, открылась
бы сама позднее.
   - Отлично, дорогая! - сказал граф, громко  расхохотавшись  над  ответом
Адриенны.
   - Я знаю, месье, что ваши любезные заботы не ограничились мною.  Дочери
маршала Симона были приведены вами же, но я думаю, что  связи  герцога  де
Линьи помогли бы в хлопотах о дочерях.  Вы  даже  отдали  старому  солдату
императорский  крест,  бывший  для  него  святыней;  конечно,  это   очень
трогательно... Вы, наконец, сорвали маски с аббата д'Эгриньи и с господина
Балейнье, но я готова была сама это сделать. Впрочем, все это  доказывает,
что вы обладаете замечательным умом.
   - Ах, мадемуазель! - смиренно возразил Роден.
   - Находчивым и изворотливым...
   - Ах, мадемуазель!
   - И не моя же вина в том, что вы его выказали в нашей долгой  беседе  в
больнице. Я была им тогда поражена... признаюсь, поражена до глубины души,
а теперь похоже, вы озадачены... Но что же делать,  месье;  трудно  скрыть
такой ум, как ваш! Однако, так как  может  случиться,  что  мы  совершенно
разными путями, - о! совершенно разными! - прибавила лукаво девушка, -  но
стремимся к одной цели... (судя по нашей беседе у господина Балейнье),  то
я хочу, в интересах нашей _будущей общности_, как вы выразились, дать  вам
совет и поговорить с вами вполне откровенно.
   Роден слушал мадемуазель де Кардовилль, казалось,  вполне  бесстрастно.
Он держал шляпу под мышкой и, скрестив на  жилете  руки,  вертел  большими
пальцами.  Единственным  признаком  внутреннего  беспокойства,   в   какое
приводили   его   спокойные   речи   Адриенны,   было   только   то,   что
синевато-бледные   веки   иезуита,   лицемерно   опущенные,    мало-помалу
приобретали багровый оттенок благодаря сильному приливу  крови  к  голове.
Однако он уверенным  голосом  отвечал  мадемуазель  де  Кардовилль,  низко
поклонившись:
   - Хороший совет и искреннее слово всегда превосходны...
   - Видите ли, - начала Адриенна  с  легким  возбуждением.  -  Счастливая
любовь придает человеку такую проницательность... такую  энергию...  такое
мужество, что он бравирует опасностью...  открывает  засады...  смеется  в
лицо  ненависти.  Поверьте,  божественное  пламя,  которым  горят  любящие
сердца, достаточно сильно, чтобы осветить любой  мрак...  указать  на  все
западни... Знаете... в Индии... извините мою маленькую слабость:  я  очень
люблю говорить об Индии... - пр