х личины, потому что он сам был жертвой
этих негодяев. Не правда ли, Габриель?
   Молодой миссионер движением руки хотел умерить возбуждение  Агриколя  и
звучным, нежным голосом сказал господину Гарди:
   - Если, сударь, вы находитесь в тяжелых  обстоятельствах  и  вам  могут
понадобиться советы  одного  из  ваших  братьев  во  Христе,  располагайте
мною... Впрочем, позвольте вам заметить,  что  я  давно  испытываю  к  вам
почтительную привязанность.
   - Ко мне, господин аббат?
   - Я знаю, - продолжал Габриель, - как вы были добры к  моему  приемному
брату. Я знаю ваше поразительное великодушие по отношению к рабочим. Знаю,
как они обожают и почитают вас.  Пусть  же  сознание  их  благодарности  и
уверенность в том, что ваши поступки были угодны  Богу,  который  радуется
при виде добрых дел, служат  вам  наградой  за  все,  что  вы  сделали,  и
поощрением для того добра, которое вы еще сделаете...
   - Благодарю  вас,  господин  аббат,  -  сказал  Гарди,  тронутый  этими
словами, так резко отличавшимися  от  речей  аббата  д'Эгриньи.  -  В  той
печали, какую я испытываю, отрадно слышать  столь  утешительные  слова,  и
признаюсь, - задумчиво прибавил он,  -  что  возвышенность  и  серьезность
вашего характера и ваш сан придают необыкновенный вес вашим речам.
   - Вот чего я боялся, - прошептал отец  д'Эгриньи,  который  по-прежнему
находился около отверстия, внимательно смотрел и слушал, навострив уши.  -
Габриель  может  вывести  господина  Гарди  из  апатии  и  вернуть  его  к
деятельной жизни.
   - Этого я не боюсь, - коротко и резко возразил Роден. - Господин  Гарди
может забыться на минуту, но если он попытается встать на ноги, то увидит,
что они у него переломаны.
   - Чего же боится ваше преподобие?
   - Медлительности архиепископа.
   - На что же вы надеетесь?..
   Роден, внимание которого было вновь возбуждено,  опять  прервал  знаком
отца д'Эгриньи, который немедленно замолчал.
   Господин  Гарди  размышлял  о  словах  Габриеля,  и  потому  в  комнате
воцарилась тишина.
   В это время Агриколь машинально устремил взгляд на  мрачные  изречения,
развешанные по стенам комнаты. Прочитав некоторые из них, он взял Габриеля
за руку и с выразительным жестом воскликнул:
   - Брат! Прочти это, и ты поймешь все... Кто не впал бы в отчаяние, если
бы его оставили в одиночестве с такими безотрадными мыслями?..  Так  можно
дойти  и  до  самоубийства!  Это  бессовестно...  ужасно...   это   просто
нравственное убийство! - возмущенно добавил ремесленник.
   - Вы очень молоды, друг мой, - возразил господин Гарди, грустно покачав
головой. - Вы были всегда счастливы... не  испытали  разочарований...  вам
могут показаться ложными эти изречения... Но увы! Для  меня...  да  и  для
большинства людей, они более чем справедливы! Все на этом  свете  -  тлен,
горе и страдание... потому что человек рожден для страдания...  Не  правда
ли, господин аббат? - обратился он к Габриелю.
   Габриель бросил взгляд на указанные ему кузнецом изречения  и  не  смог
сдержать горькую улыбку, отлично понимая  отвратительный  расчет,  который
продиктовал иезуитам выбор этих изречений. Поэтому  он  поспешил  ответить
господину Гарди взволнованным голосом:
   -  О  нет!  Далеко  не  все  на  этом  свете  тлен,  обман,  страдание,
разочарование и суета... Нет, человек родится не для того, чтобы страдать.
Бог в своей отеческой доброте совсем не желает, чтобы человек, которого он
создал для счастья и любви в этом мире, вечно страдал...
   - Слышите... господин Гарди... слышите, что он  говорит?  -  волновался
кузнец. - А ведь он тоже священник... Но  он  истинный  пастырь...  он  не
согласен с ними...
   - Увы, господин аббат, - сказал господин Гарди. - Однако эти  изречения
и правила взяты из  книги,  которую  ставят  почти  наравне  со  Священным
Писанием.
   - И  этой  книгой  можно  злоупотреблять,  как  и  всяким  человеческим
творением! - возразил Габриель. - Она написана, чтобы закрепостить  бедных
монахов в  их  самоотречении,  одиночестве,  слепом  повиновении  и  в  их
праздной,  бесплодной  жизни.  Поэтому,  проповедуя  равнодушие  ко  всем,
презрение к себе, недоверие к своим  братьям,  унизительное  рабство,  эта
книга в утешение уверяла  несчастных,  что  все  муки  этой  жизни  угодны
Спасителю, так же как и жизнь, которую им навязывали  и  которая  во  всем
противоречит вечным воззрениям Бога на человечество...
   - Но тогда эта книга еще  ужаснее,  чем  я  ее  находил!  -  воскликнул
господин Гарди.
   - Богохульство! Нечестие! - продолжал  Габриель.  Он  не  в  силах  был
сдерживать долее свое негодование. - Осмеливаться прославлять  праздность,
уединение, недоверие друг к другу, когда самое святое  в  жизни  -  святой
труд, святая любовь к ближним, святое общение с ними...
   -  О!  Как  прекрасны,  как  утешительны  ваши  слова!   -   воскликнул
потрясенный господин  Гарди.  -  Но  отчего  же  тогда  на  земле  столько
несчастных, несмотря на милосердие Творца?
   - Да... много на свете ужасного горя... это правда,  -  с  нежностью  и
грустью  промолвил  Габриель