ницу как сестру, мне  хотя  бы
поцеловать руку, облагороженную и освященную трудом!
   В это время в саду больницы послышались чьи-то шаги, и Адриенна  быстро
скрылась между деревьями, успев шепнуть Горбунье:
   - Смелее... не забудьте... надейтесь!
   Все это произошло так быстро, что молодая работница не  успела  сделать
ни шагу. Слезы струились по ее бледным щекам, но  теперь  это  были  слезы
радости. Мадемуазель де Кардовилль обошлась с  ней,  как  с  сестрой;  она
поцеловала руку ей, несчастному существу, прозябающему в бездне  нищеты  и
отчаяния; она гордилась, что сердца их схожи... Трудно найти пример  более
чистого чувства равенства, чувства, сходного с дивными словами  Евангелия.
Есть слова и впечатления, которые заставляют добрую душу  забыть  о  целых
годах страдания и  муки.  Они,  как  блестящая  молния,  открывают  иногда
человеку его собственное величие. То же случилось и с Горбуньей: благодаря
великодушным  словам,  ей  стало  ясно  на  минуту  сознание  ее   высоких
достоинств... И хотя это чувство промелькнуло очень  быстро,  но  Горбунья
невольно  сложила  руки  и  взглянула  на   небо   с   чувством   глубокой
благодарности.  Если  она  и  не   исполняла   обрядов,   как   выражаются
ультрамонтаны на своем жаргоне, то  никто  больше  нее  не  был  проникнут
чувством истинной христианской веры, которая  в  сравнении  с  обрядностью
является  тем  же,  чем  неизмеримая  беспредельность  звездного  неба   в
сравнении с ограниченным куполом любого храма!


   Через пять минут после прощания с мадемуазель де  Кардовилль  Горбунья,
выбравшись никем не замеченной из сада, постучалась в дверь  кладовой  для
белья.
   Ей отворила одна из монахинь.
   - Здесь мадемуазель Флорина, с которой я  пришла,  сестра?  -  спросила
швея.
   - Она не могла вас  так  долго  ждать  и  ушла...  Вы  были  у  матушки
настоятельницы?
   - Да... да, сестра, - отвечала Горбунья, опустив глаза. - Не будете  ли
вы добры указать мне выход?
   - Идите за мной!
   Горбунья шла за монахиней, дрожа при  мысли  о  возможности  встречи  с
настоятельницей, которая, несомненно, была бы вправе удивиться  и  учинить
допрос о причине столь долгого  пребывания  в  монастыре.  Наконец  первая
дверь из монастыря за ней затворилась. Поспешно пройдя по широкому  двору,
Горбунья подошла к домику привратника, чтобы  попросить  выпустить  ее  из
ворот, как вдруг грубый голос за дверью произнес следующие слова:
   - Кажись, старина Жером, придется нам сегодня ночью удвоить  караул.  Я
хочу  вложить  в  ружье  две  пули  вместо  одной...   Мать-настоятельница
приказала обойти кругом два раза вместо одного...
   - Мне, брат, ружья не надо... У меня коса так отточена, что любо... Это
оружие садовника... и следует сказать - не худое оружие.
   Невольно встревоженная этими нечаянно подслушанными  словами,  Горбунья
робко позвонила и попросила ее выпустить.
   -  Вы  это  откуда  взялись?  -   подозрительно   спросил   привратник,
показавшись на пороге двери с ружьем, которое он заряжал.
   - Я от матушки-настоятельницы, - робко ответила Горбунья.
   - Правда? - грубо сказал Николя.  -  Что-то  вы  не  похожи  на  важную
птицу... Ну, да ладно... все равно... проваливайте... да поживее!
   Ворота отворились, и Горбунья вышла. Как только она очутилась на улице,
к ней, к ее великому  изумлению,  подбежал  Угрюм,  за  которым  торопливо
следовал Дагобер. Горбунья  поспешила  навстречу  солдату,  как  вдруг  ее
окликнул молодой и звонкий голос:
   - Эй! милая Горбунья!
   Девушка обернулась: с противоположной стороны к ней бежал Агриколь.



5. ВСТРЕЧИ

   При виде Дагобера  и  Агриколя  Горбунья  в  изумлении  остановилась  в
нескольких шагах от ворот монастыря.
   Солдат еще не увидел работницу. Он  быстро  шел  за  Угрюмом,  который,
несмотря на свои впалые бока, на грязный  и  взъерошенный  вид,  казалось,
дрожал от радости, поворачивая  время  от  времени  свою  умную  голову  к
хозяину, к которому он тотчас же вернулся, после того  как  приласкался  к
Горбунье.
   - Да, да, я тебя понимаю, старина, - говорил с чувством  солдат.  -  Ты
оказался вернее меня. Ты ни на минуту не оставлял  их  одних,  моих  милых
деток. Ты за ними пошел, ждал их день и ночь,  не  евши,  голодал  у  того
дома, куда их отвезли, и, наконец, не дождавшись их  возвращения,  побежал
домой, искать меня... Я бегал, как бешеный дурак... ты же делал то, что  я
должен был, конечно, сделать: ты открыл, где они находятся... Ну  что  же?
Что это доказывает? Что животные лучше людей?.. Это давно известно...  Так
наконец-то я их увижу... Как я подумаю, что завтра 13-е число  и  что  без
тебя все бы погибло, меня просто дрожь  берет...  Скоро  ли  мы  дойдем?..
Какое пустынное место... и ночь уже приближается...
   Дагобер  держал  речь,  не  сводя  глаз  с  собаки,  поспешно  бежавшей
впереди... Вдруг Угрюм бросился от него, и Дагобер, подняв голову, увидал,
что он ласкается к Горбунье и Агриколю, встретившимся у ворот монастыря.
   - Горбунья! - приветствовали отец и сын молодую работницу, с удивление