оскликнул Габриель, молитвенно складывая руки.
   - Ну, что же с моей женой, с моим сыном? - дрожащим  голосом  спрашивал
Дагобер. - Давно ли вы имели о них известия? Как они поживают?
   - Судя по тем известиям, какие  я  имел  три  месяца  тому  назад,  все
хорошо.
   - Нет... уж слишком много радостных событий... право, слишком много!  -
воскликнул Дагобер.
   И ветеран, не будучи в силах продолжать дальше, упал на стул, задыхаясь
от волнения.
   Только теперь Роза и Бланш вспомнили  о  письме  их  отца  относительно
покинутого  ребенка  по  имени  Габриель,  взятого  на  воспитание   женой
Дагобера. Они дали теперь волю своему ребяческому восторгу.
   - Наш Габриель и твой... один и тот же  Габриель...  какое  счастье!  -
воскликнула Роза.
   - Да, деточка, он и ваш, и мой; он принадлежит нам всем!
   Затем, обращаясь к Габриелю, Дагобер воскликнул:
   - Твою руку... еще раз твою руку, мой храбрый мальчик... Извини уж... я
говорю тебе ты... ведь мой Агриколь тебе брат...
   - Ах... как вы добры!..
   - Еще чего недоставало! Ты вздумал меня благодарить... после всего, что
ты для нас сделал!
   - А знает ли моя приемная мать о вашем возвращении? - спросил Габриель,
чтобы избежать похвал солдата.
   - Пять месяцев назад я писал ей об этом... но я писал, что еду  один...
потом я тебе объясню причины... А она все еще  живет  на  улице  Бриз-Миш?
Ведь там родился мой Агриколь!
   - Да, она живет все там же.
   - Значит, мое письмо она получила. Я хотел  ей  написать  из  тюрьмы  в
Лейпциге... да не удалось!
   - Как из тюрьмы?.. Вы были в тюрьме?
   - Да... я возвращался из Германии через Эльбу и Гамбург... Я  бы  и  до
сих пор сидел в  тюрьме  в  Лейпциге,  если  бы  не  одно  обстоятельство,
заставившее  меня  поверить  в  существование  чертей...  то  есть  добрых
все-таки чертей...
   - Что вы хотите сказать? - объясните, пожалуйста.
   - Трудно это объяснить, так как  я  сам  ничего  не  понимаю!  Вот  эти
девочки, - и, лукаво улыбаясь,  он  показал  на  сестер,  -  считали,  что
понимают больше меня... Они меня уверяли: "Вот видишь,  нас  вывел  отсюда
архангел,  а  ты  еще  говорил,  что  охотнее  доверишь  нас  Угрюму,  чем
архангелу"...
   - Габриель!.. я вас жду! -  послышался  отрывистый  голос,  заставивший
миссионера вздрогнуть.
   Дагобер и сестры живо  обернулись...  Угрюм  глухо  заворчал.  Это  был
Роден. Он стоял в дверях коридора. Лицо его было спокойно  и  бесстрастно,
он бросил быстрый и проницательный взгляд на солдата и обеих сирот.
   - Что это за человек? - спросил Дагобер, которому очень не  понравилась
отталкивающая физиономия Родена. - Какого черта ему от тебя надо?
   - Я еду с ним! - грустно  и  принужденно  ответил  Габриель.  Затем  он
прибавил, обращаясь к Родену: - Простите, сейчас я буду готов.
   - Как, ты уезжаешь? - с удивлением спросил  Дагобер.  -  В  ту  минуту,
когда мы нашли друг друга? Нет, уж... извини... я тебя не пущу,  нам  надо
многое обсудить. Мы вместе поедем... это будет настоящий праздник.
   - Невозможно... он старший по званию... я обязан повиноваться!
   - Твой начальник? Но одет как буржуа.
   - Он не обязан носить духовное платье...
   - Ну, а раз он не в форме и раз тут нет полицейских, пошли-ка его к...
   - Поверьте мне, что если бы можно было остаться,  я  бы  ни  минуты  не
колебался!
   - Действительно, что за противная  рожа!  -  прошептал  Дагобер  сквозь
зубы.
   Затем он прибавил:
   - Хочешь, я ему скажу, что он доставит нам большое  удовольствие,  если
уедет один?
   - Прошу вас, не надо, - сказал Габриель. -  Это  бесполезно...  Я  знаю
свои обязанности... и согласен  во  всем  с  моим  начальником.  Когда  вы
приедете в Париж, я приду повидать вас, матушку и брата Агриколя.
   -  Ну,  нечего  делать.  Недаром  я  солдат  и  знаю,  что   за   штука
субординация, - с досадой заметил  Дагобер.  -  Надо  покоряться.  Значит,
послезавтра мы увидимся в Париже?.. Однако у вас дисциплина-то строгонька!
   - О да! очень строга! - подавляя вздох, сказал Габриель.
   - Ну, так поцелуй меня скорее и до скорого  свидания:  двадцать  четыре
часа быстро пройдут.
   - Прощайте, прощайте, - с волнением говорил Габриель, обнимая ветерана.
   - Прощай, Габриель, - прибавили сестры со слезами в голосе.
   - Прощайте, сестры! - сказал Габриель и  вышел  вместе  с  Роденом,  не
пропустившим в этой сцене ни слова, ни жеста.
   Через два часа Дагобер и сироты выехали из замка, чтобы  отправиться  в
Париж, не зная, что Джальма задержался в Кардовилле, так как раны его были
опасны.
   Метис Феринджи остался с молодым принцем, так как, по его словам,