, - сегодня утром  не
смогу пойти с тобой.
   - Как так? Да ведь сегодня воскресенье!
   - Да, но я обещал прийти в мастерскую, - смущенно толковал Агриколь,  -
я должен докончить одну спешную работу... Если я не приду, то нанесу  урон
господину Гарди. Но я вернусь быстро.
   - Ну, это другое дело...  -  сказал  солдат  со  вздохом  сожаления.  -
Правда, я надеялся с утра погулять по Парижу вместе  с  тобой...  Ну,  что
же... пойдем попозднее... Труд -  святое  дело...  тем  более  что  им  ты
содержишь мать... А все-таки досадно... чертовски досадно... тем  более...
Однако довольно... я несправедлив... Смотри-ка,  как  легко  привыкаешь  к
счастью: я,  например,  разворчался,  как  старый  хрыч,  из-за  прогулки,
отложенной на несколько часов!.. И это я, мечтавший целые восемнадцать лет
повидать тебя, почти не надеясь на встречу!.. Право, я старый дурак...  Да
здравствует радость и мой Агриколь!
   И в утешение себе солдат весело и сердечно обнял сына.  От  этой  ласки
сердце кузнеца сжалось; он испугался, что с минуты  на  минуту  исполнятся
мрачные опасения Горбуньи.
   - Ну-с, а теперь, когда я успокоился, потолкуем о делах. Не  знаешь  ли
ты, где я могу заполучить адреса всех парижских нотариусов?
   - Не знаю... Но узнать легко.
   - Видишь ли, я отправил из России по почте, по приказанию  матери  этих
девочек, которых привез сюда, одному из парижских нотариусов очень  важные
документы. Я записал его имя и адрес и  положил  в  бумажник,  намереваясь
отправиться к нему тотчас по приезде в Париж, но его дорогой  украли...  а
это чертово имя у меня, к несчастью, вылетело из головы... Но я думаю, что
если оно мне попадется в общем списке, я его вспомню...
   В дверь два раза постучали. Агриколь невольно задрожал при  мысли,  что
это, быть может, пришли за ним, но отец, повернувшись на стук к двери,  не
заметил его испуга и громко ответил:
   - Входите!
   Дверь отворилась. Это был Габриель  в  черной  рясе  и  круглой  шляпе.
Мгновения, быстрого, как мысль, было достаточно для Агриколя, чтобы узнать
приемного брата и броситься в его объятия.
   - Брат мой!
   - Агриколь!
   - Габриель!
   - Как долго ты отсутствовал!
   - Наконец-то я тебя вижу!
   Миссионер и кузнец, крепко обнявшись, обменивались этими словами.
   Тронутый   братскими   объятиями,   Дагобер   чувствовал,   что   слезы
наворачиваются у него на глаза. В привязанности молодых людей, схожих лишь
по  сердцу,  но  по  виду  и  по  характеру  совершенно  различных,   было
действительно нечто трогательное. Мужественная фигура Агриколя еще сильнее
оттеняла необыкновенную нежность и ангельское выражение лица Габриеля.
   - Меня батюшка предупредил о твоем приезде... - сказал кузнец приемному
брату. - Я с часу на час ждал твоего возвращения... А между тем... счастье
видеть тебя во сто раз приятнее, чем я думал.
   - Ну, а дорогая матушка? - спрашивал Габриель,  дружески  пожимая  руки
Дагоберу. - Как вы ее нашли? Здорова ли она?
   - Ничего, милый мальчик... Она здорова и будет еще здоровее оттого, что
мы  все  теперь  собрались...  Ничего  нет  полезнее  для  здоровья,   чем
радость!..
   Затем, обратившись к Агриколю, забывшему все страхи  и  смотревшему  на
миссионера с глубокой привязанностью, солдат прибавил:
   - И не подумаешь, что этот молодец с  нежным  девичьим  лицом  обладает
мужеством льва!.. Ведь я говорил тебе, с  какой  неустрашимостью  он  спас
дочерей маршала Симона и пытался спасти меня.
   - Но что это у тебя на лбу, Габриель? - воскликнул кузнец,  внимательно
разглядывая миссионера.
   Габриель, сбросивший при входе шляпу, стоял теперь как раз  под  окном,
яркий свет которого освещал его бледное и нежное  лицо.  При  этом  рубец,
проходивший над бровями от одного виска к другому,  стал  совершенно  ясно
виден. Среди  разнообразных  волнений  и  чередовавшихся  одно  за  другим
событий после кораблекрушения Дагобер во время  своей  короткой  беседы  с
Габриелем  в  замке  Кардовилль  не  заметил  шрама,   опоясывающего   лоб
миссионера, и, вполне разделяя изумление Агриколя, он также спросил:
   - В самом деле, что это за шрам у тебя на лбу?
   - Да и на руках тоже... Взгляни-ка, батюшка! - воскликнул кузнец,  взяв
руку Габриеля, когда тот ее поднял успокоительным жестом.
   - Габриель... Милый мой... объясни нам... кто тебе нанес  эти  раны,  -
прибавил Дагобер, и, в свою  очередь,  взяв  руку  Габриеля,  он  с  видом
знатока оглядел рану  и  сказал:  -  Однажды  в  Испании  одного  из  моих
товарищей сняли с креста,  на  котором  монахи  распяли  его,  обрекая  на
голодную смерть... у него остались подобные шрамы.
   - А батюшка прав... у тебя рука пробита насквозь, бедняга!  -  произнес
кузнец с глубоким огорчением.
   - Боже мой... не обращайте на это внимания... - сказал краснея, в явном
замешательстве Габриель. - Меня действительно  распяли  на  кресте  дикари
Скалистых  гор,  куда  я  был  послан.  Они  начали  было   меня   уже   и
скальпировать... Но провидение спасло меня от их рук.
   - Несчастный!.. Значит, у тебя не было ни оружия, ни  даже  необходимой
охраны? - спросил Д