з маленькое  окошечко,  освещавшее  мансарду  Агриколя,
виднелся уголок голубого неба.
   Комната  молодого  кузнеца  была  не  богаче  с  виду   комнаты   швеи.
Единственным ее украшением  являлся  повешенный  на  стене,  над  простым,
некрашеным столиком,  где  Агриколь  отдавался  поэтическому  вдохновению,
портрет Беранже, бессмертного поэта, любимого и почитаемого народом за то,
что он сам любил народ, учил его, воспевал его подвиги и несчастья.
   Хотя было еще очень рано,  но  Дагобер  и  Агриколь  уже  поднялись.  У
кузнеца было достаточно силы  воли,  чтобы  скрыть  беспокойство,  которое
весьма усилилось после того, как он подумал о деле серьезнее.
   Недавняя схватка на  улице  Прувер  повлекла  за  собой  многочисленные
аресты, а обнаружение многих  экземпляров  песни  Агриколя  "Освобожденные
труженики" у одного из  вожаков  неудавшегося  заговора  действительно  не
могло не задеть  молодого  кузнеца.  Но,  как  мы  уже  сказали,  отец  не
подозревал о его волнении.
   Усевшись рядом с сыном на  краю  узенькой  кровати,  солдат,  одетый  и
выбритый с утра, привыкший к военной аккуратности, держал  в  своих  руках
руки Агриколя и не сводил с  него  глаз,  причем  лицо  старика  светилось
глубокой радостью.
   - Ты надо мной будешь трунить, сынок... - говорил он, - но, поверишь, я
посылал ко всем  чертям  эту  ночь,  не  позволявшую  мне  тебя  видеть...
наглядеться на тебя... Зато теперь я уж наверстаю  потерянное  время...  А
потом... хоть это и глупо, но я ужасно рад, что ты носишь усы. И какой  бы
из тебя бравый конногренадер вышел! Тебе  никогда  не  хотелось  пойти  на
военную службу?
   - А матушка?
   - Верно! Потом,  знаешь,  мне  кажется,  что  время  войн  прошло!  Мы,
старики, мы ни на что больше не годны: пора нас поставить в углу у  очага,
как старое, заржавленное ружье. Наше время миновало.
   - Да, ваше время -  время  героизма  и  славы!  -  воскликнул  с  жаром
Агриколь. - А знаешь, батюшка, - прибавил он нежным и глубоко растроганным
голосом, - а знаешь, быть вашим сыном и хорошо и почетно.
   - Насчет того, почетно ли, не знаю... а  хорошо...  несомненно,  потому
что люблю-то я тебя крепко...  Как  подумаю  только,  что  ведь  это  лишь
начало, Агриколь!.. Я, знаешь, точно голодный, не евший несколько  дней...
он начинает понемногу, смакует себе полегоньку... Так и я  смаковать  тебя
буду... с утра до вечера, каждый день... Нет, я кажется, сойду  с  ума  от
радости...  каждый  день!  Это  меня  ослепляет,  смущает...  я  не   могу
привыкнуть... я теряюсь...
   Последние  слова  Дагобера  вызвали  тяжелое  чувство  в  Агриколе;  он
невольно подумал, не являются ли они предвестниками грядущей разлуки.
   - Ну, как ты поживаешь? Что, господин Гарди по-прежнему к тебе добр?
   - Он-то! - отвечал кузнец. - Да добрее, великодушнее,  справедливее  на
свете человека нет! Если бы вы знали, какие чудеса  он  завел  у  себя  на
фабрике! Если сравнить ее с другими, так это точно рай  среди  окружающего
ада!
   - Да неужели?
   -  Вот  увидите!..  На   лицах   всех   его   служащих   лежит   печать
благосостояния, счастья и преданности... Зато у него и  работают  с  каким
усердием!.. с каким удовольствием!
   - Уж не чародей ли твой господин Гарди?
   - Великий чародей, батюшка!.. Он сумел сделать труд  привлекательным...
вот в чем секрет... Затем, кроме хорошей заработной  платы,  он  дает  нам
часть прибылей, в зависимости от способностей  каждого:  этим  объясняется
усердие. Но это еще не все: он выстроил громадные и красивые  здания,  где
рабочие могут найти дешевле, чем в любом другом месте, здоровое  и  уютное
жилье... где они пользуются всеми выгодами  совместного  проживания...  Да
вот увидите... я вам говорю... увидите!
   - Правду говорят, что  Париж  -  город  чудес!  Наконец-то  я  здесь  и
навсегда, неразлучно с тобой и с матерью!
   - Да, батюшка, мы больше не расстанемся... - сказал Агриколь,  подавляя
вздох. - Мы постараемся с матушкой заставить  вас  позабыть  все,  что  вы
перенесли...
   - Перенес! Какого черта я перенес? Взгляни-ка на меня. Разве я похож на
исстрадавшегося человека?  Черт  возьми!  Как  только  я  попал  домой,  я
почувствовал себя  совсем  молодцом...  Вот  увидишь,  когда  мы  с  тобой
отправимся, я тебя еще загоняю. Ну, а ты принарядишься, мальчуган?  И  как
на нас будут заглядываться! Бьюсь об заклад, что, взглянув на твои  черные
и на мои седые усы,  всякий  скажет:  "Наверное,  отец  и  сын!"  Ну,  так
условимся относительно сегодняшнего дня... Ты сейчас напишешь отцу маршала
Симона о приезде его внучек и о  том,  что  он  должен  как  можно  скорее
возвратиться, так как речь идет о вещах серьезных...  Пока  ты  пишешь,  я
спущусь к жене пожелать доброго утра ей  и  милым  девочкам.  Позавтракаем
вместе. Твоя мать пойдет к обедне: ее,  кажется,  все  еще  тянет  к  этим
штукам, славную женщину... Ну, тем лучше, раз это ее успокаивает!..  А  мы
отправимся с тобой.
   - Я, батюшка, - с замешательством ответил Агрикол