уплата залога сможет меня спасти от тюрьмы... то я  могу
ничего не бояться... Нет, впрочем, нет, -  прибавил  кузнец,  вскакивая  с
места, - никогда  я  не  осмелюсь  ее  просить!  Какое  право  имею  я  ее
беспокоить? Разве маленькая услуга, которую я ей оказал, может  сравниться
с той, о какой я хочу просить?
   -  Неужели  ты  думаешь,  Агриколь,  что  великодушный  человек  станет
соразмерять ценность своей услуги  с  ценностью  одолжения?  Что  касается
движений сердца, то  можешь  полностью  довериться  мне...  Конечно,  я  -
несчастное создание и ни с кем не могу себя сравнивать... я не могу ничего
сделать...  я  -  ничтожество...  А  между  тем  я   уверена...   слышишь,
Агриколь... я уверена, что в этом случае эта девушка,  стоящая  неизмеримо
выше меня, почувствует то же, что чувствую и я...  Она  поймет  весь  ужас
твоего положения... и сделает  с  радостью,  с  чувством  благодарности  и
удовлетворения все то, что и я бы сделала... если бы могла это  сделать...
Но, к несчастью, я могла бы только пожертвовать собой,  а  это  ничего  не
даст!..
   Невольно Горбунья придала этим словам душераздирающее звучание. В  этом
сопоставлении несчастной  работницы,  неизвестной,  презираемой,  нищей  и
уродливой, - с  блестящей  и  богатой  Адриенной  де  Кардовилль,  сияющей
молодостью, красотой, заключалось  нечто  столь  печальное,  что  Агриколь
растрогался до слез. Протянув руку Горбунье, он  сказал  ей  взволнованным
голосом:
   - Как ты добра!.. Как много в тебе чуткости,  благородства  и  здравого
смысла!
   - К несчастью, я могу только... советовать!
   - И я последую твоим советам, дорогая.  Это  советы  самой  возвышенной
души, какую я только знаю!.. Да кроме  того,  ты  меня  успокоила,  вселив
уверенность, что сердце Адриенны де Кардовилль стоит... твоего!
   При этом искреннем и невольном  соединении  двух  имен  Горбунья  почти
разом забыла все свои страдания - до того сладко  и  утешительно  было  ее
волнение. Если на долю несчастных существ, обреченных на вечное страдание,
и выпадают не ведомые никому в мире мучения, то наряду с ними у них бывают
иногда тоже неведомые, скромные и тихие радости... Малейшее слово  нежного
участия, возвышающего их в собственных глазах,  необыкновенно  благотворно
действует на несчастных, уделом которых является  презрение  окружающих  и
мучительное неверие в самих себя.
   - Итак, решено, ты завтра утром идешь к  этой  барышне!  -  воскликнула
Горбунья с ожившей надеждой. - На рассвете я спущусь вниз и  погляжу,  нет
ли чего подозрительного... чтобы тебя предупредить...
   - Ты добрая, чудесная девушка, - повторил Агриколь, все более  и  более
умиляясь.
   - Надо уйти пораньше, пока не проснется твой отец... Местность, где эта
барышня живет... настоящая пустыня... Пожалуй, идти туда... это все  равно
что скрыться!
   - Мне послышался голос отца, - сказал Агриколь.
   Комната Горбуньи так близко примыкала к мансарде кузнеца, что последний
и швея ясно услышали слова Дагобера, спрашивающего в темноте:
   - Агриколь? Ты спишь, мальчик? Я вздремнул и совсем выспался... до жути
поболтать хочется...
   - Иди скорее, Агриколь, - сказала Горбунья,  -  его  может  встревожить
твое отсутствие; но завтра не выходи, пока я не скажу тебе,  нет  ли  чего
подозрительного...
   - Агриколь, да тебя здесь нет? - переспросил уже громче Дагобер.
   - Я здесь, батюшка, - отвечал кузнец, переходя из комнаты швеи в  свою.
Я выходил, чтобы прикрепить ставень на  чердаке:  он  так  хлопал,  что  я
боялся, как бы ты не проснулся от шума...
   - Спасибо, мальчик!.. Но меня не шум разбудил, - засмеялся Дагобер, - а
жажда... страстная  жажда  поговорить  с  тобою...  Да,  сынок:  отец,  не
видавший своего ребенка  восемнадцать  лет,  поневоле  хочет  с  жадностью
наброситься на возможность удовлетворить свое желание...
   - Не зажечь ли огонь, батюшка?
   - Незачем... излишняя  роскошь...  Поболтаем  пока  в  темноте...  зато
завтра я опять смогу на тебя наглядеться вдоволь при  дневном  свете:  мне
тогда покажется, что я вновь тебя увидел в первый раз.
   Дверь в комнату Агриколя затворилась, и  у  Горбуньи  ничего  не  стало
слышно... Бедняжка бросилась одетая на постель и до утра не смыкала  глаз,
ожидая рассвета,  чтобы  позаботиться  о  безопасности  Агриколя.  Однако,
несмотря на сильное беспокойство за завтрашний день, девушка не  могла  по
временам отогнать от себя мечту, полную горькой тоски, мечту  о  том,  что
если бы она была хороша и любима, если бы  ее  целомудренная  и  преданная
любовь пользовалась взаимностью, то как мало бы походила тайная  беседа  в
тишине глубокой ночи на тот разговор, какой она сейчас вела  с  человеком,
которого втайне обожала!.. Впрочем, вспомнив, что ей  никогда  не  суждено
испытать дивной нежности наслаждений разделяемой любви, девушка  старалась
утешиться надеждой, что она по крайней мере может быть полезной Агриколю.
   Как только занялся день, Горбунья на цыпочках  спустилась  с  лестницы,
чтобы посмотреть, не грозит ли Агриколю какая-нибудь опасность на улице.



6. ПРОБУЖДЕНИЕ

   К утру небо прояснилось. Ночной туман  и  сырость  сменились  холодной,
ясной погодой. Чер