но! - сказал Агриколь, бросая  письмо.
- Ты совершенно права относительно Реми... он был так же невиновен, как  и
я... а между тем, по ошибке правосудия, вероятно  невольной,  но  все-таки
ужасной ошибке... Да нет же, впрочем... не могут  же  арестовать  человека
без допроса...
   - Сперва  арестуют,  а  потом...  и  допросят!  -  с  горечью  заметила
Горбунья. - Затем через месяц, через два выпустят на свободу... Ну, а если
у него есть семья, живущая только на его заработок, что будет с ней,  пока
ее опора в тюрьме?.. Что же... семья голодает, мерзнет, льет слезы.
   Наконец эти простые и трогательные слова  Горбуньи  дошли  до  сознания
Агриколя.
   - Месяц без работы... - начал он задумчиво и с  грустью.  -  А  что  же
станет с матерью, с отцом...  с  девочками,  которые  до  приезда  маршала
Симона или его отца будут жить у  нас?..  Да,  Горбунья,  ты  права,  меня
невольно страшит эта мысль...
   - Агриколь, - воскликнула  швея,  -  а  что  если  бы  ты  обратился  к
господину Гарди? Он так добр,  пользуется  таким  почетом  и  уважением...
Несомненно, тебя не тронут, если он за тебя поручится.
   - В том-то и беда, что господина Гарди нет в Париже: он уехал  с  отцом
маршала Симона.
   Затем,  помолчав  немного,  Агриколь  прибавил,   стараясь   преодолеть
тревогу:
   - Да нет же... не могу я поверить этому  письму...  Во  всяком  случае,
лучше выждать, по крайней мере можно будет на первом же  допросе  доказать
свою невиновность. А иначе, бедняжка... подумай... ведь буду ли я в тюрьме
или буду скрываться, результат для семьи один и тот  же:  заработка  моего
она все равно лишится!
   - К несчастью, ты прав, - сказала бедная девушка. - Что же делать?  Что
делать?
   "А отец... - подумал Агриколь, - если это несчастье случится  завтра...
Какое печальное пробуждение для человека, заснувшего так радостно!"
   И кузнец закрыл лицо руками.
   К несчастью, страх Горбуньи был весьма основателен. Около 1832 года, до
и после заговора на улице Прувер, производилось  множество  арестов  среди
рабочих; такова была реакция против демократических идей.
   Вдруг, после нескольких секунд молчания, Горбунья  встрепенулась,  лицо
ее вспыхнуло, и не поддающееся  описанию  выражение  надежды,  смущения  и
подавленной горести озарило ее черты.
   - Агриколь, ты спасен! - воскликнула она.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - А красивая и добрая барышня, подарившая  тебе  этот  цветок  (и  швея
указала на него кузнецу)? Раз  она  сумела  так  тонко  загладить  обидное
предложение, несомненно, она обладает чутким, великодушным  сердцем...  Ты
должен обратиться... к ней...
   Казалось, последние слова Горбунья произнесла  со  страшным  усилием...
две крупные слезы покатились по ее щекам.
   В первый раз в жизни испытала девушка горькое чувство ревности:  другой
женщине выпало на долю счастье  оказать  помощь  человеку,  которого  она,
нищая и бессильная, боготворила.
   - Ты полагаешь? - сказал Агриколь с изумлением. - Чем же она может быть
мне полезна?
   - Разве ты забыл ее слова: "Не забудьте моего имени и при случае  прямо
обратитесь ко мне".
   - Помню... но...
   - Несомненно, что при своем высоком общественном положении эта  барышня
имеет много важных знакомых... Они за тебя заступятся...  защитят...  Нет,
завтра же иди к ней... откровенно расскажи ей все... и попроси поддержки.
   - Но, повторяю, что же она может сделать, милая Горбунья?
   - Слушай!.. Я помню, как-то давно мой отец  рассказывал,  что  спас  от
тюрьмы товарища, поручившись  за  него...  Убедить  эту  девушку  в  твоей
невиновности  будет,  конечно,  нетрудно...  И,  конечно,  она   за   тебя
поручится... Тогда тебе нечего будет бояться!
   - Ах, милая, просить почти незнакомого человека о  такой  услуге...  не
так-то это просто.
   - Поверь, Агриколь, - грустно заметила Горбунья, - никогда бы я  ничего
не посоветовала, что могло бы тебя унизить в глазах кого бы то ни  было...
а особенно... слышишь ли?.. особенно в глазах этой девушки. Ты ведь не для
себя просишь денег... Нужно их только  внести  как  залог,  чтобы  ты  мог
кормить семью, оставаясь на свободе. Поверь, что эта просьба и  честна,  и
благородна... Сердце у этой девушки великодушное... она тебя  поймет...  И
что ей стоит это поручительство!.. А для тебя оно все... Речь ведь идет  о
жизни твоей семьи.
   - Ты права, милая Горбунья, -  упавшим  голосом  и  с  тоской  вымолвил
кузнец, - пожалуй, надо попытаться. Если эта  барышня  согласится  оказать
мне услугу и есл