к огню и прочитал следующее:
   "Особа, не имеющая  возможности  себя  назвать,  но  знающая,  с  каким
братским участием вы относитесь к Агриколю Бодуэну, предупреждает вас, что
завтра,  по  всей  вероятности,  этот  честный   молодой   рабочий   будет
арестован..."
   - Я?! - воскликнул Агриколь, с удивлением смотря на молодую девушку.  -
Что это значит?
   - Читай дальше, - взволнованно промолвила швея, ломая руки.
   Агриколь продолжал, не веря своим глазам:
   "Его песня "Освобожденные  труженики"  признана  преступной;  множество
экземпляров ее было  найдено  в  бумагах  тайного  общества,  руководители
которого арестованы вследствие открытия заговора на улице Прувер".
   - Увы! - заливаясь слезами, начала Горбунья, - я  все  теперь  понимаю.
Этот человек, подсматривавший около нашего дома,  по  словам  красильщика,
был  не  кто  иной,  как  шпион...   он,   несомненно,   поджидал   твоего
возвращения!..
   - Да полно, это нелепое обвинение! - воскликнул  Агриколь.  -  Не  мучь
себя понапрасну, милая... Я политикой не  занимаюсь...  Мои  стихи  только
полны любовью к человечеству. Разве можно мне поставить в  вину,  что  они
найдены в бумагах какого-то тайного общества?
   И он с презрением бросил письмо на стол.
   - Читай дальше... пожалуйста... - попросила Горбунья.
   - Изволь, коли хочешь.
   Агриколь продолжал:
   "Приказ об аресте Агриколя Бодуэна уже подписан. Несомненно,  рано  или
поздно невиновность молодого рабочего будет доказана... Но пока лучше было
бы поскорее скрыться от преследования, для того чтобы избежать  двух-  или
трехмесячного заключения, которое нанесет  смертельный  удар  его  матери:
ведь он - ее единственная поддержка.
   Искренний друг, вынужденный оставаться неизвестным".


   После  минутного  молчания  кузнец  пожал  плечами;  затем   его   лицо
прояснилось, и он со смехом сказал швее:
   - Успокойся, милая  Горбунья:  злые  шутники  ошиблись  месяцем...  Это
просто преждевременная первоапрельская шутка!..
   - Агриколь, - умоляла его Горбунья, - не относись к этому так  легко...
Поверь моим предчувствиям... последуй этому совету...
   - Да уверяю же тебя, бедняжка, что это глупости... Мои стихи напечатаны
уже более двух месяцев... ничего в них нет политического... Да и не  стали
бы так долго ждать, если бы они заслуживали преследования...
   - Но подумай, как изменились обстоятельства... Заговор на улице  Прувер
был открыт всего два дня тому назад... и если твои стихи,  никому  до  той
поры не известные, нашлись у арестованных лиц, замешанных в  этом  деле...
то этого совершенно достаточно, чтобы тебя скомпрометировать.
   -  Скомпрометировать?..  стихи,  где  я  восхваляю  любовь  к  труду  и
милосердие?.. Ну, для этого надо, чтобы правосудие было  совсем  слепым...
Тогда ему следует дать палку и собаку, чтобы не сбиться с прямой дороги...
   - Агриколь! - вскричала девушка, глубоко огорченная его шутками в такую
минуту, - умоляю... выслушай меня. Конечно, ты проповедуешь в своих стихах
святую любовь к труду; но там же ты оплакиваешь тяжелую  участь  рабочего,
безнадежно  обреченного   на   житейские   невзгоды...   Ты   проповедуешь
христианское братство... но твое благородное сердце  возмущается  эгоизмом
злых людей... Наконец, ты страстно призываешь  к  скорейшему  освобождению
тех рабочих, которые не  так  счастливы,  как  ты,  у  которых  нет  столь
честного и великодушного хозяина, как твой. Подумай же, не довольно  ли  в
наше беспокойное время нескольким  экземплярам  твоих  песен  оказаться  у
арестованных заговорщиков, чтобы тебя скомпрометировать?
   При этих дельных  и  горячих  словах  доброй  девушки,  сердце  которой
подсказывало разумные  доводы,  Агриколь  сделал  невольное  движение:  он
серьезнее посмотрел на данный совет.
   Видя, что он начинает колебаться, Горбунья продолжала:
   - А потом: вспомни-ка хоть о Реми, твоем товарище по мастерской!
   - Реми?
   - Ну да... У лица, замешанного в каком-то  заговоре,  нашли  письмо  от
Реми... невинное письмо... И что же, бедняга месяц просидел в тюрьме!
   - Так-то так, милая моя... но его невиновность  была  доказана,  и  его
выпустили...
   - После  месяца  тюремного  заключения!..  А  тебе  именно  этого-то  и
советуют избежать... и совершенно разумно... Ты только подумай,  Агриколь:
целый месяц в тюрьме... Господи... да что станется с твоей матерью!
   Эти слова произвели глубокое впечатление на молодого кузнеца. Он  снова
взял письмо и перечитал его со вниманием.
   - А этот человек, бродивший возле дома весь день? - продолжала девушка.
- Я не могу не говорить о нем... Согласись, что это неспроста...  А  какой
удар для твоего отца, для твоей бедной матери:  ведь  она  не  может  даже
ничего сама заработать... Ведь ты их единственная  надежда...  подумай  об
этом... Что с ними будет без тебя... без твоей помощи и заработка?
   - Правда твоя... это было бы ужа