быстро  убегали  или  исчезали  в
какой-нибудь дыре. Саламбо и ее проводник не останавливались.
   Одна за другой тянулись покинутые  людьми  равнины.  На  светлой  земле
лежала неровным слоем угольная пыль, которую  вздымал  за  всадниками  бег
лошадей. Иногда они  попадали  в  тихие  места,  где  среди  высоких  трав
протекал ручеек; перебираясь на  другой  берег,  Саламбо  срывала  влажные
листья и освежала ими руки. Когда  они  проезжали  через  рощу  олеандров,
лошадь отшатнулась перед лежавшим на земле трупом.
   Невольник тотчас же снова усадил Саламбо на подушки. Он  был  одним  из
служителей храма, и ему Шагабарим поручал все опасные предприятия.
   Из крайней осторожности  он  шел  теперь  пешком  рядом  с  нею,  между
лошадьми, и хлестал их кожаным ремнем, обернутым  вокруг  руки.  Порою  он
вынимал из сумки, висевшей у него на груди, шарики  из  пшеничного  теста,
финики и яичные желтки, завернутые в листья лотоса, и безмолвно, на  ходу,
предлагал их Саламбо.
   Днем им встретились на дороге три  варвара  в  звериных  шкурах.  Потом
мало-помалу  стали  появляться  другие,  бродившие   кучками   в   десять,
двенадцать, двадцать пять человек; некоторые из них гнали перед собою  коз
или хромую корову. У  них  были  толстые  палку  с  медными  остриями;  на
омерзительно грязной одежде сверкали ножи; вид  у  них  был  изумленный  и
угрожающий. Некоторые проходили, произнося обычные  благословения,  другие
посылали вслед проезжающим грубые шутки; раб Шагабарима отвечал каждому на
его  собственном  наречии.  Он  говорил  им,  что  сопровождает   больного
мальчика, который едет искать исцеления в далеком храме.
   День догорал. Раздался лай собак, и они направились в сторону лая.
   При свете заходящего солнца  они  увидели  грубо  сложенную  из  камней
ограду, а за ней  здание  неопределенной  формы.  По  верху  стены  бежала
собака. Невольник бросил в нее камень, и они вошли в высокое помещение  со
сводами.
   Посредине сидела женщина, поджав под себя ноги, и грелась  у  горевшего
хвороста; дым выходил через отверстия в потолке. Седые волосы падали ей до
колен, наполовину закрывая ее; не желая им отвечать, она  с  бессмысленным
видом бормотала что-то о мести варварам и карфагенянам.
   Невольник стал шарить по комнате, потом подошел к старухе и  потребовал
пищи. У старухи тряслась голова, и, не сводя глаз с  пылающих  углей,  она
бормотала:
   - Я была рукой. Десять пальцев отрезали. Рот перестал есть.
   Невольник показал ей пригоршню золота.  Она  бросилась  к  деньгам,  но
тотчас же снова приняла неподвижную позу. Он вынул из-за, пояса  кинжал  и
приставил ей к горлу. Тогда она встала, дрожа, подняла  большой  камень  и
принесла амфору с вином и рыб из Гиппо-Зарита, сваренных в  меду.  Саламбо
отвернулась от этой нечистой пищи и  легла  спать  на  лошадиных  попонах,
разостланных в углу комнаты.
   Еще не занимался день, когда спутник ее разбудил.
   Собака завыла. Раб тихонько подкрался и одним ударом кинжала отрубил ей
голову. Потом он натер кровью ноздри лошадей, чтобы  оживить  их.  Старуха
послала ему вслед проклятие. Саламбо  услышала  и  сжала  амулет,  который
носила на груди.
   Они снова отправились в путь.
   Время  от  времени  она  спрашивала,  скоро  ли  они  приедут.   Дорога
извивалась по низким холмам.  Слышался  только  треск  кузнечиков.  Солнце
грело пожелтевшую траву; земля была вся в трещинах,  образовавших  как  бы
чудовищные плиты. Иногда  проползала  гадюка,  пролетали  орлы.  Невольник
продолжал бежать. Саламбо грезила, укутавшись  в  покрывала:  несмотря  на
жару, она их не сняла, боясь загрязнить свой прекрасный наряд.
   На равных расстояниях возвышались башни, выстроенные карфагенянами  для
наблюдения за племенами.  Саламбо  и  ее  проводник  входили  туда,  чтобы
отдохнуть в тени, потом снова пускались в путь.
   Накануне они из осторожности  сделали  большой  объезд.  Но  теперь  им
больше никто не встречался; местность была бесплодная, и варвары здесь  не
проходили.
   Снова стали появляться следы опустошения. Иногда среди поля лежал кусок
мозаики - только один уцелевший от разрушенного замка. Оливковые  деревья,
лишенные  листьев,  казались  издали  большими  кустами  терновника.   Они
проехали через город, все дома которого были  выжжены  вровень  с  землей.
Вдоль стен лежали человеческие скелеты; попадались также кости  дромадеров
и мулов. Изъеденная падаль загромождала улицы.
   Спускалась ночь. Низкое небо было покрыто тучами.
   Они поднимались вверх, по направлению к западу, еще два  часа  и  вдруг
увидели перед  собою  множество  огоньков.  Огоньки  светились  в  глубине
амфитеатра. Иногда сверкали золотые  бляхи,  передвигавшиеся  с  места  на
место. То были  панцири  клинабариев  в  карфагенском  лагере;  потом  они
увидели вокруг лагеря другие, еще более многочисленн