- меня кто-то ждет.
   Таанах  отшатнулась,  пораженная  ее  словами,  и   сказала,   стараясь
что-нибудь выведать:
   - Что же ты прикажешь мне, госпожа? Ведь если ты уйдешь...
   Саламбо зарыдала. Рабыня воскликнула:
   - Ты страдаешь? Что с тобой? Не уходи или возьми меня с собой! Когда ты
была совсем маленькая и плакала, я прижимала тебя  к  сердцу  и  забавляла
своими сосцами. Ты их иссушила, госпожа!
   Она ударила себя в иссохшую грудь.
   - Теперь я стара. Я не могу утешить тебя. Ты меня больше не любишь!  Ты
скрываешь от меня свою печаль, пренебрегаешь старой кормилицей!
   От нежности и обиды слезы текли у нее по щекам, по шрамам татуировки.
   - Нет, - сказала Саламбо, - нет, я люблю тебя! Утешься!
   Таанах снова принялась за дело с улыбкой,  похожей  на  гримасу  старой
обезьяны. Следуя  советам  Шагабарима,  Саламбо  приказала  одеть  себя  с
большой пышностью, и Таанах нарядила  ее  во  вкусе  варваров,  с  большой
изысканностью и в то же время наивно.
   На тонкую тунику винного цвета Саламбо надела вторую, расшитую птичьими
перьями. Золотая чешуя обхватывала ее бедра, и из-под этого широкого пояса
спускались густыми складками  голубые  шаровары  с  серебряными  звездами.
Поверх  этого  Таанах  надела  на  нее   парадное   платье   из   полотна,
изготовленного в Сересе, белое с зелеными узорами. К плечу она  прикрепила
пурпуровый четырехугольник, отягощенный снизу зернами сандастра, и на  все
эти одежды накинула черный плащ с длинным шлейфом. После того она оглядела
Саламбо и, гордясь своей работой, не могла удержаться, чтобы не сказать.
   - Ты не будешь прекраснее и в день твоей свадьбы!
   - Моей свадьбы! - повторила задумчиво Саламбо, опираясь локтем о  ручку
кресла из слоновой кости.
   Таанах поставила перед нею медное зеркало, такое широкое и высокое, что
Саламбо увидела себя в нем во весь рост.  Тогда  она  поднялась  и  легким
движением пальца приподняла слишком низко спустившийся локон.
   Волосы ее, осыпанные золотым порошком, взбитые на  лбу,  спускались  на
спину длинными волнами и были убраны внизу  жемчугом.  Пламя  светильников
оживляло румяна на ее щеках, золото ее одежд и белизну ее кожи; на  поясе,
на руках и на пальцах ног сверкало  столько  драгоценностей,  что  зеркало
подобно солнцу бросало на нее отсветы  лучей.  И  Саламбо,  стоя  рядом  с
Таанах, наклонявшейся, чтобы  поглядеть  на  нее,  улыбалась  среди  этого
ослепительного сверкания.
   Потом она стала ходить по комнате, не зная, куда девать время.
   Вдруг  раздалось  пение  петуха;  она  покрыла  голову  длинным  желтым
покрывалом, надела шарф на шею, сунула  ноги  в  обувь  из  синей  кожи  и
сказала Таанах:
   - Пойди посмотри, не стоит ли в миртовой роще человек с двумя лошадьми.
   Когда Таанах вернулась, Саламбо уже спускалась по лестнице,  украшенной
галерами.
   - Госпожа! - крикнула кормилица.
   Саламбо обернулась и  приложила  палец  к  губам  в  знак  безмолвия  и
неподвижности.
   Таанах тихо соскользнула вдоль галер до самого  низа  террасы;  издали,
при свете луны, она увидела в аллее кипарисов огромную  тень,  двигавшуюся
вкось, слева от Саламбо; это предвещало смерть.
   Таанах вернулась в комнату Саламбо. Она бросилась на пол, раздирая лицо
ногтями; она рвала на себе волосы и испускала пронзительные крики.
   Но когда она подумала, что ее могут услышать, то перестала кричать.
   И продолжала рыдать совсем тихо, опустив голову на  руки  и  прижимаясь
лицом к плитам пола.



11. В ПАЛАТКЕ

   Проводник Саламбо поехал  с  нею  вверх,  за  маяк,  по  направлению  к
катакомбам; потом они спустились по длинному предместью  Молуя  с  крутыми
уличками. Небо начинало бледнеть. Кое-где из стен  высовывались  пальмовые
балки, и приходилось наклонять голову. Лошади, ступая шагом, скользили  по
земле; так они доехали до Тевестских ворот.
   Тяжелые створы ворот были полуоткрыты, они проехали, и ворота закрылись
за ними.
   Сначала они направились вдоль укреплений, а достигнув цистерн, свернули
на тенистую узкую полосу желтой земли, которая тянется до Радеса,  отделяя
залив от озера.
   Никого не было видно вокруг Карфагена - ни на море, ни в  окрестностях.
Море было аспидного цвета; оно тихо плескалось, и легкий  ветер,  разгоняя
пену волн, рябил поверхность белыми  полосами.  Укутанная  в  покрывало  и
плащ, Саламбо все же дрожала от утренней прохлады; от движения и воздуха у
нее кружилась голова. Потом взошло солнце; оно пригревало  ей  затылок,  и
она невольно задремала. Лошади шли иноходью, увязая во влажном песке.
   Миновав гору Горячих источников, они поехали  быстрее,  так  как  почва
была более твердой.
   Поля,  несмотря  на  пору  посева  и  работ,  были  пустынны  на   всем
пространстве, открытом взгляду. Местами виднелись разбросанные кучи зерна;
кое-где  осыпался  рыжеватый  овес.  На  светлом  фоне  горизонта  деревни
выступали черными, причудливо изрезанными очертаниями.
   Время от времени на краю дороги  возвышалась  часть  обгоревшей  стены.
Крыши хижин провалились,  и  внутри  домов  видны  были  осколки  глиняной
посуды, отрепья одежды, предметы домашнего обихода и разбитые,  утратившие
всякую форму  вещи.  Часто  из  развалин  выходили  люди  в  лохмотьях,  с
землистым лицом и горящим  взором.  Они