вом Мато. В  глазах  карфагенян  Мато,  после  того  как  он
похитил покрывало, сделался как бы царем варваров. Шагабарим прибавил, что
спасение Республики и ее отца зависит от нее одной.
   - От меня? - воскликнула она. - Как я могу?..
   Но жрец презрительно улыбнулся:
   - Ты никогда не согласишься!
   Она стала умолять его, и Шагабарим, наконец, сказал:
   - Ты должна пойти к варварам и взять у них заимф!
   Она опустилась на табурет из черного дерева и сидела, протянув руки  на
коленях, вся дрожа, как жертва у подножья алтаря в ожидании  смертоносного
удара. У нее стучало в висках, в глазах пошли огненные круги,  и  в  своем
оцепенении она понимала только одно - что она обречена на близкую смерть.
   Но если Раббет восторжествует, если заимф будет  возвращен  и  Карфаген
избавится от врагов, то за это стоит заплатить жизнью одной женщины, думал
Шагабарим. К тому же,  быть  может,  ей  отдадут  заимф,  и  она  вернется
невредимой.
   Он не приходил к ней  три  дня.  Вечером  четвертого  дня  она  за  ним
послала.
   Чтобы еще больше воспламенить ее сердце, он рассказал ей, какой  бранью
осыпали Гамилькара в Совете; он говорил ей,  что  она  виновата  и  должна
искупить свое преступление и что Раббет требует от нее этой жертвы.
   Громкий гул голосов, часто проносясь над Маппалами, доходил до  Мегары.
Шагабарим и Саламбо  быстро  выходили  из  покоев  и,  стоя  на  лестнице,
украшенной галерами, смотрели вниз.
   На  Камонской  площади  народ  кричал,  требовал   оружия.   Старейшины
отказывались выполнить их требование, считая  всякое  усилие  бесполезным.
Отряды, уходившие на войну без начальников,  были  разбиты  и  уничтожены.
Наконец, их отпустили, и, как бы отдавая дань Молоху или просто  испытывая
смутное желание разрушать что бы то ни было, они вырывали в  рощах  храмов
большие кипарисы, зажигали их факелами  Кабиров  и  с  песнями  носили  по
улицам. Чудовищные огни двигались, медленно раскачиваясь и  освещая  ярким
светом стеклянные шары на верхушках  храмов,  украшения  колоссов,  тараны
судов; они возвышались над террасами и казались  солнцами,  катящимися  по
городу; они спустились с Акрополя. Раскрылись ворота Малки.
   - Ты готова? - спросил Шагабарим. - Или, быть  может,  ты  поручишь  им
сказать отцу, что отрекаешься от него?
   Она спрятала лицо  в  складки  покрывала.  Огни  удалились,  постепенно
спускаясь к краю вод.
   Ее удерживал неопределенный ужас; она  боялась  Молоха,  боялась  Мато.
Этот человек исполинского роста, завладевший  заимфом,  властвовал  теперь
над Раббет, как Ваал, и представлялся ей окруженным таким  же  сверканием.
Ведь души богов вселялись иногда в тела людей. Разве Шагабарим,  говоря  о
нем, не сказал ей, что она должна побороть Молоха? Мато слился с  Молохом,
и она соединила их в одном образе; они оба преследовали ее.
   Она хотела узнать, что ее ожидает, и подошла к змее, ибо будущее  можно
определить по ее движениям. Корзина была пуста, и это встревожило Саламбо.
   Пифон обвился хвостом вокруг одной колонки серебряных перил у подвесной
постели и терся о нее, чтобы высвободиться  из  старой  пожелтевшей  кожи;
светлое сверкающее тело обнажилось, как меч, наполовину вынутый из ножен.
   В следующие дни, по  мере  того  как  Саламбо  поддавалась  уговорам  и
чувствовала  себя  все  более  готовой  придти  на  помощь  Танит,   пифон
выздоравливал, толстел и, видимо, оживал.
   Она внутренне убедилась, что Шагабарим  выражает  волю  богов.  Однажды
утром, проснувшись, полная решимости, она  спросила,  что  нужно  сделать,
чтобы Мато вернул покрывало.
   - Потребовать его, - сказал Шагабарим.
   - А если он откажет?
   Жрец пристально взглянул на нее с улыбкой, какой  она  никогда  еще  не
видела на его лице.
   - Тогда что? - повторила Саламбо.
   Он вертел в пальцах концы повязок, которые спускались ему  на  плечи  с
тиары, и, недвижимый, молчал, опустив глаза. Наконец,  видя,  что  она  не
понимает, он сказал:
   - Ты останешься с ним наедине.
   - И что же? - сказала она.
   - Наедине в его палатке.
   - А затем?
   Шагабарим закусил губы. Он придумывал, как бы ответить.
   - Если тебе суждено умереть, то только потом, - сказал он. - Потом!  Не
бойся! И, что бы ни случилось, не зови на помощь, не  пугайся!  Ты  должна
быть покорной, понимаешь?  Должна  подчиниться  его  желаниям,  в  которых
выражается воля неба.
   - А покрывало?
   - Об этом позаботятся боги, - ответил Шагабарим.
   Она прибавила:
   - Может быть, ты пойдешь со мной, отец?
   - Нет.
   Он велел ей стать на колени и, держа  левую  руку  поднятой  и  вытянув
правую, поклялся за нее, что она принесет  обратно  в  Карфаген  покрывало
Танит. Со страшными заклинаниями она посвящала  себя  богам  и  повторяла,
обессиленная, каждое слово, которое произносил Шагабарим.
   Он назначил ей очищения, сказал, какие она должна  соблюдать  посты,  и
затем объяснил, как пробраться к Мато, прибавив, что с ней пойдет человек,
который знает дорогу.
   Она почувствовала  себя  точно  освобожденной,  радовалась,  что  вновь
увидит заимф, и благословляла Шагабарима за его увещания.


   То была пора, когда карфагенские  голуби  улетели  в  Сицилию  на  гору
Эрике, к храму Венеры. Перед отлетом они в течение нескольких дней  искали
и звали друг дружку, чтобы всем  собраться  вместе;  однажды  вечером  они
улетели. Их гнал ветер, и большое белое облако скользило  по  небу  высоко
над морем.
   Горизонт