ие,  едва  тащась,  приносили  им
воду. Вдоль узких дорожек часовые ходили, чтобы согреться,  или  стояли  с
суровыми лицами, повернувшись к горизонту и держа пику на плече.
   Мато увидел Спендия и подошел к  нему.  Спендий  укрылся  под  обрывком
холста, натянутым на две палки, вбитые в землю; он сидел, обхватив  колени
руками и опустив голову.
   Они долго ничего не говорили.
   Наконец, Мато прошептал:
   - Мы разбиты?
   Спендий мрачно ответил:
   - Да, разбиты!
   И на все другие вопросы он отвечал только жестами отчаяния.
   До них доносились стоны и предсмертные хрипы. Мато приоткрыл шатер. Вид
солдат напомнил ему другое бедствие на том же месте, и,  скрежеща  зубами,
он сказал:
   - Презренный! Ты уже один раз...
   Спендий прервал его.
   - Ты и тогда отсутствовал.
   - Истинное проклятие! -  воскликнул  Мато.  -  Но  когда-нибудь  я  его
настигну! Я одолею его! Я убью его! О, если бы я был тут!..
   Мысль о том, что он  пропустил  битву,  приводила  его  в  еще  большее
отчаяние, чем самое поражение. Он выхватил меч и бросил его на землю.
   - Как же карфагеняне разбили вас?
   Бывший раб стал рассказывать ему о военных действиях. Мато точно  видел
все перед глазами и возмущался. Вместо того чтобы бежать  к  мосту,  нужно
было обойти Гамилькара сзади.
   - Ах, я знаю! - сказал Спендий.
   - Нужно было удвоить глубину твоего войска, не посылать велитов  против
фаланги и открыть проходы слонам. В последнюю минуту можно  было  еще  все
отбить. Не было необходимости бежать.
   Спендий ответил:
   - Я видел, как он проехал, в большом красном плаще, с поднятыми руками,
возвышаясь над столбами пыли, точно  орел,  летевший  рядом  с  когортами.
Повинуясь каждому движению его головы,  когорты  сдвигались,  устремлялись
вперед. Толпа  толкнула  нас  друг  на  друга.  Он  глядел  на  меня  -  я
почувствовал в сердце точно холод лезвия.
   - Он, может быть, выбрал нарочно этот день? - тихо сказал Мато.
   Они расспрашивали друг друга, старались понять, почему суффет  выступил
в самых неблагоприятных условиях.  Чтобы  смягчить  свою  вину  или  чтобы
ободрить самого себя, Спендий сказал, что еще не все надежды потеряны.
   - Да хоть бы и были потеряны, мне все равно! - сказал Мато.  -  Я  буду
продолжать войну один!
   - И я тоже! - воскликнул грек, вскочив с места.
   Он ходил крупными шагами, глаза его сверкали, странная улыбка собирала,
складки на его лице и делала его похожим на шакала.
   - Мы начнем все снова! Не покидай  меня!  Я  не  создан  для  битв  при
солнечном свете, сверкание мечей  слепит  меня.  Это  у  меня  болезнь,  я
слишком долго жил в эргастуле. Но мне ничего  не  стоит  влезть  на  стены
ночью, проникнуть в крепость, и тогда трупы убитых мною  охладеют  прежде,
чем пропоет петух! Укажи мне кого-нибудь,  что-нибудь,  врага,  сокровище,
женщину.
   Он повторил:
   - Да, женщину, и будь она даже царской дочерью, я  немедленно  сложу  у
твоих ног желанную. Ты упрекаешь меня за то, что я проиграл Ганнону битву,
но я ведь снова победил его. Признайся,  мое  свиное  стадо  принесло  нам
больше пользы, чем фаланга спартиатов.
   Уступая потребности похвастать и утешить  себя  в  поражении,  он  стал
перечислять все, что сделал для наемников.
   - Это я подтолкнул галла в садах суффета! А потом, в Сикке,  это  я  их
всех привел в неистовство, пугая коварством Республики! Гискон  готов  был
рассчитаться с ними, но я не дал возможности говорить переводчикам. Как  у
них чесался язык! Помнишь? Я провел тебя в  Карфаген,  я  украл  заимф.  Я
провел тебя к ней. Я сделаю еще больше: ты увидишь!
   Он расхохотался, как безумец.
   Мато смотрел на него, широко раскрыв глаза.  Ему  было  не  по  себе  в
присутствии человека, такого трусливого и, вместе с тем, такого страшного.
   Грек снова заговорил веселым голосом, щелкая пальцами:
   - Эвоэ! После дождика проглянет солнце! Я работал в каменоломнях,  и  я
же пил массик на  своем  собственном  корабле  под  золотым  навесом,  как
Птолемей. Несчастье должно обострить ум.  Настойчивость  смягчает  судьбу.
Она любит ловких людей. Она уступит!
   Он снова подошел к Мато и взял его за руку.
   - Господин, карфагеняне уверены теперь в  своей  победе.  У  тебя  есть
целая армия, которая еще не сражалась, и твои солдаты послушны тебе. Пусти
их вперед. Мои тоже пойдут, чтобы отомстить карфагенянам. У меня  осталось
три тысячи карийцев, тысяча двести пращников  и  целые  когорты  стрелков.
Можно даже составить фалангу. Возобновим бой!
   Мато, потрясенный разгромом, еще не знал, что предпринять. Он слушал  с
раскрытым  ртом,  и  бронзовые   латы,   которые   стягивали   ему   бока,
приподнимались от быстрого биения сердца. Он поднял меч и крикнул:
   - Следуй за мной! Идем!
   Разведчики, вернувшись, сообщили, что  трупы  карфагенян  убраны,  мост
разрушен, и Гамилькар исчез.



9. ПОХОД

   Гамилькар полагал, что наемники будут ждать его в Утике  или  же  вновь
выступят против него. Считая свои силы недостаточными для наступления  или
для обороны, он направился на юг по