равому берегу  реки,  что  его  сразу
обезопасило от внезапного нападения.
   Он хотел, закрывая пока глаза  на  мятеж  туземных  племен,  чтобы  они
прежде всего порвали с варварами;  потом,  когда  они  останутся  в  своих
провинциях без союзников, он сможет на них напасть и всех истребить.
   В четырнадцать дней он умиротворил область между Тукабером и  Утикой  с
городами Тиньикаба, Тессура,  Вакка  и  еще  другими  на  западе.  Зунгар,
построенный  в  горах,  Ассурас,  знаменитый   своим   храмом,   Джераадо,
славившийся можжевельником, Тапитис  и  Гагур  отправили  к  нему  послов.
Жители деревень являлись,  принося  в  дар  съестные  припасы,  умоляли  о
защите, целовали ему и солдатам ноги и жаловались на  варваров.  Некоторые
приносили ему в мешках головы наемников, говоря, что это они их убили;  на
самом деле они отрубали головы у мертвецов. Много солдат сбилось с пути во
время бегства, и  трупы  их  находили  в  разных  местах,  под  оливковыми
деревьями и в виноградниках.
   Чтобы поразить народ, Гамилькар  на  следующий  же  день  после  победы
послал в Карфаген две тысячи пленных, взятых на поле битвы. Они  прибывали
длинными колоннами по сто человек; у всех  руки,  скрученные  назад,  были
привязаны к бронзовой перекладине, которая давила им на затылок.  Раненые,
у которых сочилась кровь, тоже шли; конница, ехавшая  сзади,  погоняла  их
бичами.
   Карфаген  ликовал!  Говорили,  что  убито  шесть  тысяч  варваров,  что
остальные недолго продержатся, что война кончена; все обнимали друг  друга
на улицах и в храмах; лица богов Патэков  натирали  маслом  и  киннамоном,
выражая этим свою благодарность им.  Пучеглазые,  с  толстыми  животами  и
поднятыми до плеч руками, идолы казались живыми под свежей краской  и  как
бы принимали участие в радости народа. Богатые раскрыли двери своих домов;
город  гудел  от  барабанного  боя;  храмы  были  освещены  всю  ночь,   и
прислужницы богини, сойдя в Малку, соорудили на перекрестках подмостки  из
сикоморового дерева и всем отдавались. Победителям  дарили  земли,  давали
обеты принести жертвы Мелькарту. Суффету назначено было выдать сто золотых
венцов; его сторонники предлагали воздать ему новые почести и предоставить
новые полномочия.
   Он просил старейшин вступить в переговоры с Автаритом,  чтобы  обменять
хотя бы всех захваченных варваров на старика Гискона и других  карфагенян,
попавших в плен. Наемников, по происхождению италийцев или греков, ливийцы
и кочевники, составлявшие войско Автарита, знали  лишь  очень  смутно;  им
казалось поэтому, что если Республика предлагает столько варваров в  обмен
за такое малое количество карфагенян, это значит,  что  варвары  не  имеют
никакой цены, а карфагеняне, напротив того, представляют большую ценность.
Они боялись ловушки, Автарит отказал.
   Тогда старейшины постановили казнить пленных,  хотя  суффет  писал  им,
чтобы их не предавали смерти. Он намеревался включить лучших из них в свое
войско и этим вызвать переход других в свои ряды.  Но  ненависть  одержала
верх над всяческим благоразумием.
   Две тысячи пленных варваров приведены были в Маппалы, где их  привязали
к надгробным  столам.  Торговцы,  кухонная  челядь,  вышивальщики  и  даже
женщины, вдовы погибших солдат вместе со своими детьми, - все, кто  только
хотел, приходили побивать их стрелами.  В  них  целились  медленно,  чтобы
продлить пытку; лук то опускали, то поднимали вверх,  и  толпа  горланила,
толкаясь  вокруг  них.  Расслабленных  приносили:  на   носилках;   многие
предусмотрительно  запаслись  пищей  и  не  уходили  до   вечера;   другие
оставались на всю ночь. Сооружены были  палатки,  и  в  них  пили.  Многие
заработали большие деньги, отдавая напрокат луки.
   Распятые трупы были оставлены в стоячем положении и казались на могилах
красными   статуями.   Возбуждение   захватило   даже   население   Малки,
принадлежавшее к коренным местным семьям, в обычное  время  равнодушное  к
судьбам родины. Из благодарности за доставленное им удовольствие они стали
интересоваться делами  Республики,  почувствовали  себя  карфагенянами,  и
старейшины считали, что поступили очень мудро, слив  весь  народ  в  общем
чувстве мести.
   Благословение богов тоже не заставило себя ждать, ибо  со  всех  сторон
слетались вороны. Они кружились в воздухе  с  громким  карканьем,  образуя
облако, которое все время свертывалось.  Оно  видно  было  из  Клипеи,  из
Радеса и с Гермейского мыса. Временами облако вдруг разрывалось,  разметав
далеко вокруг свои черные спирали. Это случалось, когда в него  врезывался
орел, который потом снова улетал; на  террасах,  на  куполах,  на  остриях
обелисков и на фро