что горит! Клянусь
жаждой пустыни и соленостью океана,  пещерой  Гадрумета  и  царством  душ!
Клянусь убиением! Клянусь прахом ваших сыновей и братьев ваших предков,  с
которым я смешиваю  теперь  мой!  Вы,  сто  членов  карфагенского  Совета,
солгали, обвинив мою дочь! И я, Гамилькар Барка, морской суффет, начальник
богатых и властитель народа, я клянусь перед Молохом с бычьей головой...
   Все  ждали  чего-то  страшного;  он  закончил  более  громким  и  более
спокойным голосом:
   - Клянусь, что даже не скажу ей об этом!
   Служители храма с золотыми гребнями в волосах вошли, одни с пурпуровыми
губками, другие с  пальмовыми  ветвями.  Они  подняли  фиолетовую  завесу,
закрывавшую дверь, и сквозь отверстие в  этом  углу  открылось  в  глубине
других зал широкое розовое небо, которое как бы продолжало свод,  упираясь
на горизонте в совершенно синее море. Солнце поднималось, выходя из  волн.
Оно  вдруг  ударило  в  грудь  бронзового  колосса,  разделенную  на  семь
помещений, отгороженных решетками. Его пасть с красными зубами  раскрылась
в страшном зиянии, огромные ноздри раздувались; яркий  свет  оживлял  его,
придавая ему страшный и нетерпеливый  вид,  точно  он  хотел  выскочить  и
слиться с светилом, с богом, чтобы вместе с ним  блуждать  по  бесконечным
пространствам.
   Светильники, брошенные наземь, еще горели, кидая на перламутровые плиты
пола блики, похожие на пятна крови. Старейшины  шатались  от  изнеможения;
они вдыхали полной грудью свежий воздух; пот струился  по  их  помертвелым
лицам. Они столько кричали, что уже не слышали  друг  друга.  Но  их  гнев
против суффета  не  улегся;  они  осыпали  его  на  прощание  угрозами,  и
Гамилькар отвечал им тем же.
   - До следующей ночи, Барка, в храме Эшмуна!
   - Я явлюсь туда!
   - Мы добьемся твоего осуждения богатыми!
   - А я - вашего осуждения народом!
   - Берегись кончить жизнь на кресте!
   - А вы - быть растерзанными на улицах!
   Выйдя за порог храма на двор, они тотчас же приняли спокойный вид.


   Их ждали у ворот скороходы и возницы. Большинство село на белых  мулов.
Суффет вскочил в свою колесницу и взял в руки вожжи;  две  лошади,  сгибая
шеи и мерно ударяя копытами по  отскакивавшим  с  земли  мелким  камешкам,
быстро понеслись вверх, по дороге  в  Маппалы;  казалось,  что  серебряный
коршун на конце дышла летел по воздуху, до того быстро мчалась колесница.
   Дорога  пересекала  поле,  усеянное  длинными   каменными   плитами   с
заостренными  верхушками,  наподобие  пирамид;  посредине  каждой  из  них
высечена была раскрытая рука, как будто требовательно  протянутая  к  небу
лежащим под плитой мертвецом. Далее шли землянки из глины, из  ветвей,  из
тростника - все  конической  формы.  Низкие  стены  из  маленьких  камней,
ручейки,  плетеные  веревки,   живые   изгороди   из   кактуса   разделяли
неправильными линиями эти жилища; они лепились все  теснее  и  тесней,  по
мере того как поднимались к садам  суффета.  Гамилькар  устремил  взор  на
большую башню; три этажа ее представляли  собою  три  громадных  цилиндра:
первый - построенный из камня,  второй  -  из  кирпичей,  а  третий  -  из
цельного кедрового дерева. Они поддерживали медный купол,  покоившийся  на
двадцати четырех колоннах из можжевелового дерева,  с  которых  спускались
гирляндами переплетенные бронзовые цепочки. Это высокое здание  вздымалось
над строениями, тянувшимися справа, кладовыми, домом для торговли.  Дворец
для женщин  высился  в  отдалении  за  кипарисами,  выстроившимися  прямой
линией, как две бронзовые стены.
   Грохочущая колесница въехала в узкие ворота и остановилась под  широким
навесом, где лошади, стоя на привязи, жевали охапки свежескошенной травы.
   Все  слуги  выбежали  навстречу  хозяину.  Их  было  множество;  рабов,
обыкновенно трудившихся в полях, привезли обратно  в  Карфаген  из  страха
перед наемниками.  Землепашцы,  одеты  в  шкуры,  тащили  за  собой  цепи,
заклепанные у щиколоток; у рабочих, занятых  изготовлением  пурпура,  руки
были красные, как у палачей; на моряках были зеленый шапки,  у  рыбаков  -
коралловые ожерелья; у охотников перекинуты через плечо сети; мегарцы были
в белых или черных туниках, в кожаных  панталонах,  соломенных,  войлочных
или полотняных шапочках, соответственно роду службы и промыслу.
   Сзади толпились люди в лохмотьях. Не имея определенных занятий, они  не
жили в самом доме, спали ночью в садах, питались кухонными  отбросами;  то
была человеческая плесень, прозябавшая под сенью дворца. Гамилькар  терпел
их скорее из  предусмотрительности,  чем  из  пренебрежения.  Все  в  знак
радости воткнули за ухо, цветок, хотя многие никогда не видали суффета.
   Но тотчас же явились люди в головных уборах, как у сфинксов, с большими
палками в руках и бросились в толпу, нанося удары направо  и  налево.  Так
они отгоняли рабов, сбежавшихся взглянуть на господина, для того чтобы они
не напирали на него и не раздражали его своим запахом.
   Все пали ниц о криком:
   - Око Ваала, да процветает твой дом!
   Проходя среди этих людей, лежащих на земле в аллее  кипарисов,  гла