что по спине у нее течет жидкость, завопила так,  словно
ее  резали.  Ее  супруг,  владелец  прядильной  фабрики,   напустился   на
косолапого медведя. Жена вытирала платком свое на" рядное вишневого  цвета
платье из тафты, а он долго еще  бурчал  что-то  насчет  вознаграждения  и
возмещения убытков. Наконец Шарль снова очутился около своей жены.
   - Честное слово, я уж думал, что не протолкаюсь! Народу!.. Народу!..  -
отдуваясь, еле выговорил он и обратился к Эмме с вопросом: - Угадай,  кого
я там встретил? Леона!
   - Леона?
   - Ну да! Он сейчас придет с тобой повидаться.
   Не  успел  Шарль  договорить,  как  в  ложу   вошел   бывший   помощник
ионвильского нотариуса.
   Он протянул Эмме  руку  с  бесцеремонностью  светского  человека.  Г-жа
Бовари, как бы подчинившись более  сильной  воле,  машинально  подала  ему
свою. Она не касалась его руки с того весеннего вечера, когда они, стоя  у
окна, прощались  под  шум  дождя  в  зеленой  листве.  Однако,  подумав  о
приличиях,  она  мгновенно  стряхнула  с  себя  столбняк  воспоминаний   и
заговорила отрывистыми фразами:
   - А, здравствуйте!.. Вот неожиданно! Какими судьбами?
   - Тише! - крикнул кто-то из партера; третье действие уже началось.
   - Так вы в Руане?
   - Да.
   - И давно?
   - Вон! Вон!
   На них оглядывались. Они замолчали.
   Но Эмма уже не слушала музыку. Хор  гостей,  сцена  Эштона  со  слугой,
большой ре-мажорный дуэт - все это доносилось до нее  откуда-то  издалека,
точно  инструменты  утратили  звучность,  а  певцы  ушли  за  кулисы.  Она
вспоминала игру в карты у фармацевта, поход к кормилице,  чтения  вслух  в
беседке, сидения у камелька, всю эту бедную событиями любовь, такую  тихую
и  такую  продолжительную,  такую  скромную,  такую  нежную   и,   однако,
изгладившуюся из  ее  памяти.  Зачем  же  он  вернулся?  Благодаря  какому
стечению обстоятельств  он  снова  вошел  в  ее  жизнь?  Он  сидел  сзади,
прижавшись плечом к перегородке. По временам его теплое  дыхание  шевелило
ее волосы, и она вздрагивала.
   - Вам это интересно? - спросил он, наклонившись к ней так  близко,  что
кончик его уса коснулся ее щеки.
   - О нет! Не очень! - небрежным тоном ответила она.
   Леон предложил уйти из театра и поесть где-нибудь мороженого.
   - Подождем немножко! - сказал  Бовари.  -  Волосы  у  нее  распущены  -
сейчас, наверно, начнется самая драма.
   Но  сцена  безумия  не  потрясла  Эмму,   игра   певицы   казалась   ей
неестественной.
   Шарль слушал внимательно.
   - Уж очень она кричит, - обращаясь к нему, сказала Эмма.
   - Да... пожалуй... слегка переигрывает... - согласился Шарль; ему  явно
нравилась игра певицы, но он привык считаться с мнениями жены.
   - Ну и душно же здесь!.. - со вздохом сказал Леон.
   - Да, правда, невыносимо душно!
   - Тебе нехорошо? - спросил Шарль.
   - Я задыхаюсь. Пойдем!
   Леон бережно набросил ей на плечи  длинную  кружевную  шаль;  все  трое
вышли на набережную и сели на вольной воздухе, перед кафе.
   Сперва заговорили о болезни Эммы, причем она поминутно прерывала Шарля,
- она уверяла, что г-ну Леону это скучно слушать. А  Леон  сказал,  что  в
Нормандии через нотариуса проходят дела  совсем  иного  характера,  чем  в
Париже, и  что  он  приехал  на  два  года  в  Руан  послужить  в  большой
нотариальной конторе и набить себе  руку.  Затем  спросил  про  Берту  про
семейство Оме, про тетушку Лефрансуа. Больше в присутствии  мужа  говорить
им было не о чем, и разговор скоро иссяк.
   Мимо них шли по тротуару возвращавшиеся из театра зрители; некоторые из
них мурлыкали себе под нос, а другие  орали  во  все  горло:  "Ангел  мой,
Лючия!" Леон, желая блеснуть, заговорил о  музыке.  Он  слышал  Тамбурини,
Рубини, Персиани, Гризи; рядом с ними захваленный Лагарди ничего не стоил.
   -  А  все-таки  говорят,  что  в  последнем  действии   он   совершенно
изумителен, - посасывая шербет с ромом, прервал его Шарль. - Я жалею,  что
ушел, не дождавшись конца. Мне он все больше и больше нравился.
   - Так ведь скоро будет еще одно представление, - заметил Леон.
   На это Шарль возразил, что они завтра же уезжают.
   - А может быть, ты побудешь тут без меня, моя кошечка? - обратился он к
Эмме.
   Эта неожиданно  открывшаяся  возможность  заставила  молодого  человека
изменить тактику, и он стал восторгаться игрой Лагарди в последней  сцене:
это что-то волшебное, неземное! Тогда Шарль начал настаивать:
   - Ты вернешься в воскресенье. Да ну, не упрямься!  Раз  это  тебе  хоть
сколько-нибудь на пользу, значит, нечего отказываться.
   Столики между тем пустели; неподалеку от них  стоял  официант  -  Шарль
понял намек и полез за кошельком; Леон схватил его за руку, расплатился  и
оставил официанту на чай две серебряные монетки,  нарочно  громко  звякнув
ими о мраморную доску стола.
   - Мне, право, неловко, что вы за нас... - пробормотал Шарль.
   Леон остановил его радушно-пренебрежительным жестом и взялся за шляпу.
   - Итак, решено: завтра в шесть?
   Шарль снова начал уверять, что ему-то никак нельзя, а вот  Эмма  вполне
может...
   - Дело в том, что... - запинаясь, проговорила она с  какой-то  странной
усмешкой, - я сама еще не знаю...
   - Ну, ладно, у тебя есть время подумать,  там  посмотрим,  утро  вечера
мудренее,  -  рассудил  Шарль  и  обратился  к  Леону,  который  пошел  их
провожать: - Ну,  вы  теперь  опять  в  наших  краях,  -  надеюсь,  будете
приезжать к нам обедать.
   Молодой человек охотно согласился, тем более что  ему  все  равно  надо
было съездить в Ионвиль по делам конторы. Распрощался он с г-ном  и  г-жой
Бовари у пассажа "Сент-Эрблан", как раз когда на  соборных  часах  пробило
половину двенадцатого.




ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


1

   Леон, изучая право, довольно часто заглядывал в "Хижину" (*42)  и  даже
пользовался большим ус