вожделений!  Будь  он,  по крайней мере, дворянин, я бился бы с
ним на шпагах, на кинжалах, на пистолетах, пешим, конным - пока
не попрал бы ногой его грудь и не плюнул в лицо его трупу!
     - Может быть, он  и  в  самом  деле  дворянин,  -  заметил
Видаленк.  -  Его  самоуверенность говорит за это. Дядюшка Било
упоминал об актере, который вступил  в  труппу  из-за  любви  к
Изабелле,  и  она будто бы к нему благосклонна. Верно, это он и
есть, судя по его ревнивой вспышке и по волнению самой девицы.
     - Что ты говоришь? -  возмутился  Валломбрез.  -  Стал  бы
человек  благородной  крови  якшаться с актерами, заодно с ними
играть комедию, мазать лицо румянами, терпеть щелчки и пинки  в
зад? Нет, это невозможно!
     - Мог  же  Юпитер  принимать  облик  быка  и  даже  чужого
супруга,  чтобы  вкушать  любовь  смертных  женщин,  -  ответил
Видаленк,  -  унижение  куда большее для величия олимпийца, чем
игра в театре для достоинства дворянина.
     - Пусть так, но сперва я прикажу проучить фигляра, а затем
уже покараю человека, если таковой имеется под этой  презренной
маской, - заявил герцог, беря в руки колокольчик.
     - Можете не сомневаться, что имеется, - подхватил приятель
Валломбреза.  - Под наклейными бровями глаза у него горели, как
факелы, и, несмотря на раскрашенный  киноварью  картонный  нос,
вид у него был величественный и грозный, что не так-то просто в
шутовском наряде.
     - Тем  лучше,  если  шпага моя, творя мщение, попадет не в
пустоту, а в человеческую грудь.
     Вошел слуга и, почтительно склонившись, застыл в  ожидании
приказов своего повелителя.
     - Разбуди  Баска,  Азолана,  Мерендоля и Лабриша, если они
уже спят. Пускай вооружатся крепкими дубинками, пойдут к выходу
из помещения, где играет труппа Ирода,  и  подкараулят  некоего
капитана  Фракасса.  Пусть  накинутся  на  него и отколотят как
следует, только не до смерти, иначе могут подумать, что я боюсь
его! Ответственность я беру на  себя.  Во  время  побоев  пусть
приговаривают, чтобы помнил: "Это тебе от герцога Валломбреза".
     Это  дикое  и крайне щекотливое поручение не очень удивило
слугу, который удалился, заверив, что приказания его  светлости
будут незамедлительно выполнены.
     - Мне неприятно, что вы так поступаете с этим комедиантом,
- сказал  Видаленк  после  ухода  лакея, - по правде говоря, он
проявил больше отваги, чей можно было ожидать при его  ремесле.
Хотите,  я под тем или иным предлогом вызову его и убью? Всякая
кровь  красна,  когда  ее  проливают,  хотя  и   говорят,   что
дворянская кровь голубая. Я принадлежу к старому и благородному
роду,  но  не  столь знатному, как ваш, и не боюсь нанести урон
своей гордости. Скажите только слово, и я начну действовать. На
мой взгляд, этот капитан скорее достоин шпаги, нежели палки.
     - Благодарю  тебя  за  дружеское  предложение,  -  отвечал
герцог,  -  оно  показывает,  как  ты предан моим интересам, но
принять его я не могу. Этот наглец посмел притронуться ко  мне.
Он должен позором искупить такое преступление. Если он окажется
дворянином,  он найдет с кем говорить. Я всегда готов ответить,
когда ко мне обращаются на языке шпаги.
     - Как  вам  будет  угодно,  ваша  светлость,  -   произнес
Видаленк,  кладя  ноги  на  табурет  с  видом человека, который
принужден  покориться  ходу  событий.  -  Кстати,  вы   знаете,
Серафина  просто прелестна. Я сказал ей несколько любезностей и
уже добился свидания. Дядюшка Било был прав.
     Разговор иссяк, и герцог с  приятелем  стали  молча  ждать
возвращения бретеров.

     IX. УДАРЫ ШПАГОЙ, УДАРЫ ПАЛКОЙ И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ

     Репетиция  окончилась.  Удалившись  в свои уборные, актеры
сменили театральные костюмы на  обыкновенное  платье.  Сигоньяк
тоже  переоделся, но на случай нападения оставил при себе шпагу
Матамора. Это был почтенный испанский клинок с кованой железной
чашкой по руке, длинный, как день без дела, и вполне пригодный,
чтобы отражать и наносить  увесистые,  хотя  и  не  смертельные
удары, ибо, по театральным правилам, конец клинка не полагалось
заострять, но человеку отважному и этого было достаточно, чтобы
управиться с отряженной для мщения герцогской челядью.
     Ирод,  здоровенный,  широкоплечий детина, захватил с собой
палку, которой обычно стучал, подавая знак к поднятию занавеса;
этой дубиной, в его руках казавшейся соломинкой, он намеревался
как  следует  отделать  каналий,  что   вздумают   напасть   на
Сигоньяка,  ибо  не  в  его  правилах  было  оставлять друзей в
опасности.
     - Капитан, - обратился он к барону,  когда  они  вышли  на
улицу,   -   чтобы   женщины  не  оглушили  нас  своим  визгом,