- Вы не представляете, как я рада, что вернулась к вам,  -
обратилась  она  немного  погодя  к  обоим актерам. - Только не
воображайте,  что  меня   пленяют   ваши   старые   физиономии,
изъеденные  белилами  и  румянами.  Слава  богу, я ни в кого не
влюблена! А радуюсь я возвращению в свою  стихию,  вне  которой
трудно  жить.  Вода не годится птицам так же, как воздух рыбам.
Птицы тонут в воде, а рыба задыхается на воздухе. Я актриса  по
натуре,  и  моя  стихия  -  театр.  Только  в  нем  мне дышится
свободно; я не променяю свечной чад  на  цибет,  росный  ладан,
амбру,  мускус,  бальзам и лаванду. Душный запах кулис - лучшее
благовоние для моего носа. Солнце нагоняет  на  меня  скуку,  и
настоящая  жизнь  мне  пресна.  Мне  нужно служить воображаемой
любви и деятельно вторгаться в  мир  романтических  театральных
приключений.  С  тех  пор  как  поэты  перестали говорить моими
устами, мне кажется, будто я онемела. Итак,  я  явилась  занять
свое место. Надеюсь, вы никого не нашли взамен меня. Впрочем, я
незаменима.  А  если  бы такое случилось, я бы выцарапала глаза
наглой втируше и выбила бы  ей  четыре  передних  зуба  о  край
рампы. Когда посягают на мои права, я становлюсь зла, как бес.
     - Тебе  не  придется  прибегать  к  членовредительству,  -
успокоил ее Тиран, - субретки у нас нет. Леонарда  играла  твои
роли,   подстаренные  для  дуэньи;  замена  довольно  унылая  и
досадная, но иного выхода у нас не было. Если бы с помощью  тех
волшебных притираний, о каких упоминает Апулей, ты превратилась
в  птицу,  то,  вспорхнув  на  крышу,  услыхала  бы,  как  мы с
Блазиусом только что восхваляли тебя на лирический, одический и
дифирамбический лад, - случай редкий в отношении отсутствующих.
     - Тем лучше, - ответила Зербина. - Я вижу, что вы остались
прежними  хорошими  товарищами  и  что  вам  недоставало  вашей
Зербинетты.
     Трактирные  слуги  внесли  в комнату узлы, сундуки, баулы,
которые актриса пересчитала, а потом на глазах  у  обоих  своих
товарищей принялась открывать ключиками, надетыми на серебряное
кольцо.
     Здесь  были красивые наряды, тонкое белье, кружева, шитье,
драгоценности, штуки бархата и китайского шелка, словом,  целое
приданое,  богатое и вместе с тем изысканное. Тут же оказался и
кожаный мешок, длинный,  широкий  и  тяжелый,  доверху  набитый
деньгами.   Зербина,   развязав   шнурки,  рассыпала  по  столу
настоящую реку золотых монет. Запустив свои смуглые пальчики  в
груду  золота,  как  веяльщица в груду зерна, Субретка набирала
полные пригоршни,  а  потом  растопыривала  пальцы,  и  луидоры
лились  с  них  сверкающим  дождем,  более частым, чем тот, что
пленил  Данаю,  дочь  Акрисия,  проникнув  к  ней  в  бронзовую
темницу. Глаза Зербины блестели при этом не меньше, чем золото,
ноздри раздувались, а нервный смешок обнажал белоснежные зубы.
     - Серафина  лопнула  бы со злости, увидев мои богатства, -
сказала Субретка Ироду и Блазиусу. - Вам же я показываю их  для
того,  чтобы  вы  не  думали, будто нужда, а не чистая любовь к
искусству приводит меня назад. А если вы, милые  мои  старички,
промотались  вконец,  загребите  отсюда  лапами, сколько можете
удержать. Берите, не стесняйтесь!
     Актеры поблагодарили ее  за  великодушие,  но  отказались,
заверив, что не нуждаются ни в чем.
     - Ну  что  ж,  буду  бережно  хранить  вашу долю на всякий
случай, - заметила Зербина.
     - Итак, ты покинула бедного маркиза, - соболезнующе сказал
Блазиус. - Сама  ты  не  из  тех,  кого  бросают.  Тебе  больше
пристала   роль   Цирцеи,  нежели  Ариадны.  А  между  тем  это
блистательный вельможа, манерами истый придворный, хорош собой,
умен и по всем статьям достоин более продолжительной любви. - Я
и намерена сохранить его, как перстень  на  пальце,  как  самое
драгоценное  из моих украшений, - заявила Зербина. - Я вовсе не
бросила его окончательно, а если и рассталась с  ним,  то  лишь
для того, чтобы он последовал за мной.
     - Fugax  sequax,  sequax  fugax,-  подхватил Педант, - эти
четыре латинских слова звучат как заклятье и похожи на кваканье
в комедии "Лягушки" сеньора Аристофана,  афинского  сочинителя;
они  заключают в себе самую суть любовной науки и могут служить
правилом поведения как для мужского, так и для женского пола.
     - А что означает твоя латынь, старый  Педант?  -  спросила
Зербина.  -  Ты забыл перевести ее на французский язык, упустив
из виду, что не всякий, подобно тебе, был школьным  учителем  и
наставлял учеников ферулой. - Эти слова можно было бы перевести
двумя строками или стишками в таком роде:
        Бегите - и вас ловят,
     Ловите - вас бегут.
     - Вот  уж  поистине  стихи,  чтобы петь под свистульку или
сладкий рожок на мотив детской песенки.
     И озорница громко запела стихи Педанта, да таким  звонким,