приключением, в котором, впрочем, не было ничего  необычайного,
кроме   того,   что  оно  подоспело  кстати.  Блазиус  когда-то
подвязался в той же труппе, что и Белломбр, и  так  как  разные
амплуа  исключали  всякое  соперничество между ними, они питали
взаимное уважение  и  даже  очень  подружились  в  силу  общего
пристрастия  к  возлияниям.  Бурно  проведенная  юность привела
Белломбра на подмостки, но, унаследовав после смерти отца ферму
с угодьями, он покинул театр.  Для  ролей,  которые  он  играл,
требовалась  молодость, и он не прочь был уйти со сцены, прежде
чем отставка будет ему подписана морщинами на лбу. Его  считали
давно умершим, и старые театралы обескураживали молодых актеров
сравнениями с ним.
     Просторная  комната,  куда вошли актеры, как в большинстве
ферм, служила одновременно спальней  и  кухней.  Одну  из  стен
занимал очаг с высоким колпаком, украшенным по краю выгоревшими
зелеными  шелковыми  фестонами.  Полукруглый кирпичный выступ в
коричневатой  глянцевитой  стене   указывал   место   дымохода,
прикрытого  сейчас  железной  заслонкой.  На гигантской кованой
решетке   с   полукруглыми   выемками   для   кастрюль   весело
потрескивали  пять-шесть  поленьев,  или, вернее, целых бревен.
Этот щедрый огонь такими отблесками озарял  комнату,  что  свет
лампы  был  бесполезен;  блики  пламени  выхватывали  из  мрака
кровать  готической  формы,   мирно   дремавшую   за   пологом,
сверкающими  струйками скользили по закопченным балкам потолка,
а пробегая до  полу,  протягивали  причудливые  тени  от  ножек
занимавшего  середину  комнаты стола, а то еще зажигали искрами
круглые бока кувшинов и  кастрюль,  стоявших  на  поставце  или
висевших на крюках по стенам.
     Две-три книжки, брошенных на столике резного дерева в углу
у окна,   показывали,   что  хозяин  не  совсем  превратился  в
землепашца и, памятуя о прежней своей профессии, коротал  досуг
длинных зимних вечеров за чтением.
     Согретые  теплом  и  ласковым  приемом,  актеры  пришли  в
блаженное состояние. Живые краски вернулись на бледные  лица  и
потрескавшиеся  от  холода  губы. Радость засветилась в тусклых
глазах, Надежда подняла понурые  головы.  Хромому  коварному  и
злорадному  божку, который зовется Напастью, прискучило наконец
преследовать бродячую труппу; умилостивленный смертью Матамора,
он соблаговолил помириться на этой тощей добыче.
     Белломбр позвал слуг, которые уставили скатерть  тарелками
и  пузатыми  кувшинами, к великой радости Блазиуса, от рождения
одержимого жаждой, не отпускавшей его даже ночью.
     - Теперь ты видишь, - сказал он Тирану,  -  насколько  мои
предположения    насчет   красного   огонька   были   логически
обоснованы. Это не были ни миражи, ни фантазии. Смотри - сочный
пар столбом валит из похлебки, на которую не пожалели  капусты,
брюквы  и  других  овощей.  Увенчанное  розовой пеной, в кубках
играет молодое прозрачное  красное  вино.  Чем  сильнее  трещит
мороз  за окном, тем жарче пылает огонь. И к тому же хозяин наш
- великий, знаменитый, прославленный  Белломбр,  краса  и  цвет
всех  комедиантов,  бывших,  настоящих  и  будущих,  не в ущерб
чьему-либо дарованию будь сказано.
     - Нам нечего было бы желать, если  бы  бедный  Матамор  не
покинул нас, - вздохнула Изабелла.
     - А  что же стряслось с ним? - осведомился Белломбр, много
слыхавший о Матаморе.
     Тиран рассказал ему печальную историю замерзшего капитана.
     - Если бы не счастливая встреча с добрым старым товарищем,
нам сегодня ночью грозило бы то же самое, - сказал  Блазиус.  -
Мы  закоченели  бы,  как моряки в кромешной киммерийской тьме и
стуже.
     - Что было бы  весьма  прискорбно,  -  галантно  подхватил
Белломбр,   выразительно   подмигнув  Изабелле  и  Серафине,  -
впрочем,  юные  богини,  бывшие  с  вами,  огнем  своих   очей,
несомненно,  растопили  бы снег и освободили природу от ледяных
оков.
     - Вы приписываете слишком большую власть нашим взглядам, -
возразила Серафина. - В этом зловещем  студеном  мраке  они  не
могли  бы  даже  воспламенить  сердце. Слезы холода погасили бы
огонь любви.
     За ужином Блазиус рассказал Белломбру, в  каком  положении
оказалась труппа. Старый актер не был этим удивлен.
     - Фортуна  театральная  - дама еще более капризная, нежели
Фортуна житейская, - заявил  он.  -  Ее  колесо  вращается  так
быстро,  что  удержаться  на нем она может всего лишь несколько
мгновений,  но,  упав  с  него,  легко  и  ловко   вновь   туда
вспрыгивает   и  восстанавливает  равновесие.  Завтра  я  пошлю
рабочих лошадей за вашим фургоном, и мы устроим театр в  овине.
Неподалеку   от   фермы  расположено  порядочное  селение,  где
наберется   немало   зрителей.    Если    представление    даст