- Мы  его не видели, - сказали актрисы, - а так как метель
слепила нам глаза, мы и не беспокоились,  решив,  что  он  идет
следом за повозкой.
     - Странно, черт побери! - заметил Блазиус. - Лишь бы с ним
не случилось несчастья.
     - Должно  быть,  он  на время бурана укрылся где-нибудь за
деревом, - предположил Сигоньяк, - а теперь не замедлит нагнать
нас.
     Решено было подождать несколько минут, а по  истечении  их
отправиться  на  поиски.  На  дороге ничего не было видно, а на
фоне такой белизны человеческую фигуру всякий бы заметил даже в
сумерки и  с  порядочного  расстояния.  Декабрьская  ночь,  так
быстро  спускающаяся  на  землю после короткого зимнего дня, не
принесла с  собой  полной  темноты.  Отблеск  снега  боролся  с
небесным  мраком,  и казалось, будто свет странным образом идет
теперь не сверху, а от земли. Горизонт был очерчен резкой белой
полосой, а не терялся в  неясных  далях.  Запорошенные  деревья
вырисовывались,  точно  ледяные  узоры  на  оконных  стеклах, и
хлопья снега падали время от времени с веток на  черную  завесу
мрака,  будто серебряные слезки погребального покрова. Это была
картина, полная щемящей грусти; где-то вдали завыла собака, как
бы стремясь в звуках выразить всю  скорбность  пейзажа,  излить
его  безысходную  тоску.  Порой  кажется, что природа, истомясь
молчанием, вверяет  свои  затаенные  горести  жалобам  ветра  и
стонам животных.
     Всякий  знает,  какую  тоску  наводит в ночной тишине этот
надрывный лай, который переходит в завывание, словно  вызванное
сонмом  призраков,  незримых для человеческого глаза. Животное,
инстинктом своим тесно связанное с душой природы, предчувствует
несчастье и оплакивает его прежде, чем оно станет явным. В этом
горестном вое звучит боязнь будущего, страх смерти и ужас перед
непознаваемым. Ни один храбрец не может слышать  его  спокойно,
озноб проходит по коже от этого вопля, как от того дуновения, о
котором говорит Иов.
     Вой  постепенно приближался, и скоро посреди равнины можно
было различить большого черного пса, который сидел на снегу  и,
задрав   морду,  словно  прочищал  себе  горло  этим  жалостным
стенанием.
     - Должно быть, с  нашим  товарищем  приключилась  беда!  -
вскричал Тиран. - Этот проклятый пес воет, как над покойником.
     У  женщин сердце сжалось от мрачного предчувствия, все они
истово перекрестились,  сердобольная  Изабелла  начала  шептать
молитву.
     - Идемте  искать его, не теряя ни минуты, - решил Блазиус.
- И возьмем с собой  фонарь,  свет  от  которого  послужит  ему
путеводной звездой, если он сбился с дороги и плутает по полям;
в  такой  снегопад,  когда  все  кругом застлано белой пеленой,
заблудиться немудрено.
     После того как был высечен огонь и зажжен  огарок  на  дне
фонаря,  свет  за  тонкими  роговыми  пластинами  вместо стекол
оказался достаточно ярок, чтобы его заметили издалека.
     Тиран, Блазиус и Сигоньяк отправились на розыски. Скапен и
Леандр  остались  стеречь  повозку  и  ободрять   встревоженных
женщин.  Усугубляя  гнетущее  настроение,  черный пес продолжал
надрывно выть, а ветер носил над равниной свои воздушные возки,
и оттуда слышался глухой ропот, словно  седоками  у  него  были
недобрые духи.
     Буря  взвихрила  снег  и  замела  все следы или сделала их
неразличимыми. К тому же и ночная  тьма  затрудняла  поиски;  и
когда  Блазиус  опускал  фонарь  до  самой  земли,  он  находил
вдавленный в белую пыль отпечаток ножищи Тирана,  а  отнюдь  не
след Матамора, который ступал немногим тяжелее птицы.
     Так  они  прошли  с  четверть мили, размахивая фонарем над
головой, чтобы привлечь внимание пропавшего друга, и выкрикивая
во всю мочь: "Матамор! Матамор! Матамор!"
     на этот зов, подобный тому, с каким древние  обращались  к
усопшим,  прежде  чем  покинуть  место погребения, ответом было
молчание, или же пугливая птица взлетала с криком и,  торопливо
прошелестев  крыльями,  терялась  в  ночи.  А иногда раздавался
жалобный плач  потревоженной  светом  совы.  Наконец  Сигоньяк,
обладавший острым зрением, смутно различил под деревом какой-то
призрачный  силуэт, неестественно прямой и зловеще неподвижный.
Он сообщил  остальным  о  своем  открытии,  и  они  все  вместе
поспешили в указанную им сторону.
     Это  и  в  самом  деле  был  несчастный Матамор. Он сидел,
прислонясь к стволу дерева, а его вытянутые  на  земле  длинные
ноги  наполовину  занесло снегом. Неразлучная гигантская рапира
так нелепо торчала под углом к его торсу, что это  зрелище  при
других  обстоятельствах  показалось  бы смешным. Когда товарищи
приблизились к нему, он даже не шелохнулся.  Обеспокоенный  его