взвивались, опадали, пересекались, но не могли коснуться  земли
или  осесть  на  чем-нибудь, настолько сильна была вьюга. Скоро
они посыпались так густо, что перед ослепленными путниками  как
бы  встала  завеса  из белого мрака. Сквозь сочетание подвижных
серебряных блесток даже самые близкие предметы  расплывались  и
теряли свои подлинные очертания.
     - Должно   быть,   небесная   хозяйка  ощипывает  гусей  и
стряхивает на нас пух со своего передника,  -  заметил  Педант,
шедший  позади фургона, чтобы укрыться от ветра. - Гусятина мне
пришлась бы куда более по вкусу,  я  способен  есть  ее  и  без
лимона и без пряностей.
     - Даже и без соли, - подхватил Тиран, - мой желудок уже не
вспоминает  об  омлете  из яиц, которые пищали, когда их били о
край сковородки, я их проглотил  под  издевательски  обманчивым
наименованием  завтрака,  несмотря  на  торчащие  из сковородки
клювики.
     Сигоньяк тоже укрылся позади повозки, и Педант адресовался
к нему:
     - Нечего сказать, жестокая  погода,  господин  барон,  мне
жаль,  что  вам  приходится  делить  с  нами  наши беды. Но это
временная заминка и, как бы медленно мы ни двигались, все же мы
приближаемся к Парижу.
     - Я вас воспитан совсем не  в  холе,  и  каким-то  снежным
хлопьям  меня  не  запугать,  - отвечал Сигоньяк. - Кто достоин
жалости, так это наши бедные спутницы, вынужденные, несмотря на
свой нежный пол, выносить тяготы и лишения, не хуже наемников в
походе.
     - Они давно к этому привыкли, и то, что было бы мучительно
для знатных  дам  и  зажиточных  горожанок,   их   не   слишком
беспокоит.
     Ураган  крепчал.  Подгоняемый  ветром  снег белыми дымками
курился над  землей,  задерживаясь,  лишь  когда  на  его  пути
вставала  преграда  - откос холма, груда щебня, живая изгородь,
насыпь перед рвом. Там он скоплялся в мгновение ока и  осыпался
каскадом  по  другую  сторону  случайной  препоны.  А  то  еще,
завертевшись в вихре, взвивался к небу и опадал целой  лавиной,
которую  мигом  разметывал  ураган.  Всего  за  несколько минут
Изабеллу, Серафину и Леонарду запорошило  снегом,  хоть  они  и
забились под сотрясавшийся навес фургона и загородились тюками.
     Ошеломленная  натиском снежного бурана, лошадь, задыхаясь,
еле-еле продвигалась вперед. Бока  ее  ходили  ходуном,  копыта
скользили на каждом шагу. Тиран шагал рядом, взяв ее под уздцы,
и  поддерживал  своей  сильной рукой. Педант, Сигоньяк и Скапен
толкали  повозку  сзади.  Леандр  щелкал   бичом,   подбадривая
несчастную  клячу, - бить ее было бы бессмысленной жестокостью.
Что касается Матамора, то  он  немного  поотстал,  -  по  своей
феноменальной  худобе  он  был так легок, что не мог преодолеть
силу ветра, хоть и взял для балласта по булыжнику в каждую руку
и набил карманы камешками.
     А вьюга свирепела все пуще, кружа в ворохах белых  хлопьев
и  вздымая  их  тут  и  там,  точно  пену  волн.  Она  до  того
разбушевалась,  что  комедианты,  -  как  ни   торопились   они
добраться  до  ближайшего  селения,  -  все же вынуждены были в
конце  концов  повернуть  фургон  против  ветра.  Впряженная  в
повозку   кляча   совсем  изнемогла;  ноги  ее  окостенели,  по
дымящемуся, мокрому от  пота  телу  пробегала  дрожь.  Малейшее
усилие - и она пала бы мертвой; уж и так капля крови проступила
у  нее из ноздрей, расширенных удушьем, тусклые блики пробегали
в остекленевших глазах.
     Страх темноты понять легко. Во мраке всегда  таится  жуть,
но   белый   ужас  почти  непостижим.  Трудно  вообразить  себе
положение  отчаяннее  того,  в  каком  очутились  бедные   наши
комедианты,   побледневшие  от  голода,  посиневшие  от  стужи,
ослепленные снегом и  затерянные  на  проезжей  дороге  посреди
головокружительного  вихря  ледяной  крупы,  пронизывавшего  их
насквозь. Пережидая метель, все они сбились в кучу под  навесом
фургона  и  жались  друг к другу, чтобы согреться хоть немного.
Наконец буря стихла, и  хлопья  снега,  носившиеся  в  воздухе,
стали  плавно  опадать  на  землю.  Все,  куда  только достигал
взгляд, покрылось серебристым саваном.
     - Где же Матамор? - спросил Блазиус.  -  Что,  если  ветер
невзначай унес его на луну?
     - Да,  правда,  его не видно, - подтвердил Тиран. - Может,
он  забился  за  какую-нибудь  декорацию  внутри  фургона.  Эй!
Матамор! Встряхнись, если не спишь, и ответь на мой зов!
     Но  Матамор  не  откликнулся, и ничего не шевельнулось под
грудой старого холста.
     - Эй, Матамор! - повторно  взревел  Тиран  таким  громовым
трагедийным басом, который мог бы пробудить семь спящих отроков
вместе с их собакой.