- Это  прекрасная  Изабелла  плачет  слезами  умиления,  -
объяснил Матамор. - Ведь во мне герой сочетается с виртуозом, и
лирой я владею не хуже, чем мечом.
     К несчастью, Леандр, бродивший поблизости и  обеспокоенный
звуками  серенады,  снова  появился на сцене и, не желая, чтобы
этот шут музицировал  под  балконом  его  возлюбленной,  вырвал
гитару  из  рук Матамора, который остолбенел от ужаса. Затем со
всей силой хватил  его  той  же  гитарой  по  черепу,  так  что
инструмент  раскололся, и голова хвастуна просунулась в дыру, а
шея оказалась зажатой, как в  китайской  колодке.  Не  выпуская
грифа  гитары, Леандр принялся таскать злополучного Матамора по
всей сцене, встряхивал его, стукал о кулисы, чуть не подпаливая
огнями рампы, что производило превосходный  комический  эффект.
Позабавившись  вдоволь,  Леандр  внезапно отпустил соперника, и
тот шлепнулся на живот. Вообразите горемычного Матамора в  этой
позе, будто покрытого сковородой вместо головного убора.
     На  этом  беды  его не кончились. Слуга Леандра, известный
своей  неистощимой   изобретательностью,   придумал   каверзную
уловку, чтобы помешать браку Изабеллы и Матамора. Подученная им
некая  Доралиса,  особа  весьма  кокетливая  и  легкомысленная,
выступила на сцену  в  сопровождении  братца-бретера,  которого
играл   Тиран,   принявший   самое   свое  свирепое  обличье  и
прихвативший  две  длинные  рапиры,  сложив   их   под   мышкой
крест-накрест,  что  придавало  им  особо  грозный  вид. Девица
пришла жаловаться на Матамора, который ее соблазнил  и  покинул
ради  Изабеллы,  дочери  Пандольфа,  а  такое оскорбление можно
смыть только кровью.
     - Поскорее расправьтесь  с  этим  головорезом,  -  торопил
Пандольф  своего  будущего  зятя.  - Вам, доблестнейшему воину,
кого не отпугивали орды сарацинов, это покажется пустяком.
       После ряда забавных уверток Матамор скрепя сердце стал в
позицию, но сам дрожал, как осина, и брат  Доралисы  первым  же
ударом  выбил  у  него  из  рук  рапиру и ею же принялся лупить
хвастуна, пока тот не запросил пощады.
     В довершение комизма появилась  старуха  Леонарда,  одетая
испанской  дуэньей,  и,  утирая  свои  совиные  глаза  огромным
платком,  испуская  душераздирающие  стоны,  сунула   под   нос
Пандольфу обязательство жениться на ней, скрепленное поддельной
подписью  Матамора. Град ударов снова посыпался на злосчастного
капитана,     изобличенного     в      столь      многообразных
клятвопреступлениях,  и  все  в  один  голос  присудили  ему  в
наказание  за  вранье,  хвастовство  и  трусость  жениться   на
Леонарде.  Пандольф,  разочарованный  в Матаморе, с готовностью
отдал руку дочери Леандру, образцовому кавалеру.
     Эта  буффонада,   живо   разыгранная   актерами,   вызвала
восторженные    рукоплескания.    Мужчины   признали   Субретку
неотразимой, женщины отдали должное скромной грации Изабеллы, а
Матамор снискал всеобщие похвалы; и наружностью, и смехотворным
пафосом, и неожиданной карикатурностью  жестов  он  как  нельзя
более  подходил к роли. Прекрасные дамы восхищались Леандром, а
мужчины сочли его несколько  фатоватым.  Такое  впечатление  он
производил обычно и, по правде сказать, не желал другого, более
придавая   цены   своей  наружности,  нежели  таланту.  Красота
Серафины завоевала ей много почитателей,  и  не  один  кавалер,
рискуя навлечь на себя немилость хорошенькой соседки, готов был
прозакладывать  свои  усы,  что  редко  встречал столь красивую
девицу.
     Сигоньяк стоял за кулисами и  от  души  наслаждался  игрой
Изабеллы,  хотя  временами, слыша нежные интонации в ее голосе,
когда она обращалась  к  Леандру,  не  мог  подавить  затаенную
ревность,  -  он  не привык еще к поддельной театральной любви,
под  которой   нередко   скрывается   глубокое   отвращение   и
непритворная вражда. Поэтому его похвала после пьесы прозвучала
несколько  натянуто,  и  молодая  актриса  без  труда разгадала
причину.
     - Вы так хорошо играете влюбленных,  Изабелла,  что  можно
принять ваши слова за чистую монету.
     - Разве  не  в  этом  мое  ремесло?  -  с улыбкой ответила
Изабелла. - И разве не потому меня ангажировал директор труппы?
     - Конечно, - согласился Сигоньяк, - но  казалось,  что  вы
искренне  влюблены в этого фата, который только и умеет скалить
зубы, как пес, которого  дразнят,  да  щеголять  стройностью  и
красотой ног.
     - Этого  требовала  роль;  неужто я должна была стоять как
истукан с  кислой  и  сердитой  миной?  Но  если  я  чем-нибудь
погрешила против скромности, полагающейся благонравной особе, -
скажите мне, я постараюсь исправиться.
     - Нет,   нет!  Вы  держали  себя  как  девица  безупречной
нравственности, воспитанная в самых строгих правилах,  в  вашей
игре  трудно  найти  малейший  недостаток, так верно, искренне,