приветливо кивала Леандру. В глубине сцены показался Пандольф в
сопровождении  нотариуса  и,  растопырив  все  десять  пальцев,
вытаращив глаза, смотрел, как Леандр колотит Матамора.
     - Клянусь шкурой крокодил  и  рогом  носорога,  -  завопил
хвастун,  -  могила  твоя  разверста,  и  я  столкну тебя в не,
мошенник, проходимец, бандит! Лучше бы тебе было дернуть за  ус
тигра  или змею за хвост в индийских лесах. Задеть Матамора! На
это не отважился бы сам Плутон со своим двузубцем. Я бы низверг
его с адского престола и завладел Прозерпиной. Ну  же,  наголо,
мой  смертоносный клинок! Выглянь на свет, сверкни на солнце и,
как в ножны, вонзись в живот безрассудного наглеца. Я алчу  его
крови,  его  мозга,  всех  его  потрохов,  я  вырву душу из его
глотки!
     Говоря так, Матамор напрягал  все  жилы,  вращал  глазами,
щелкал  языком,  будто  всячески  старался  вытянуть непокорный
клинок из ножен. Он весь вспотел  от  усилий,  но  смертоносная
сталь  предпочитала  остаться  нынче  дома, как видно, опасаясь
потускнеть от сырого воздуха.
     Леандру прискучило смотреть на эти смехотворные  старания,
он  дал  хвастуну такого пинка, что тот отлетел на другой конец
сцены, сам же, отвесив грациозный поклон Изабелле, удалился.
     Матамор, лежа на спине, болтал в воздухе  своими  тонкими,
стрекозьими  ногами. Поднявшись с помощью Скапена и Пандольфа и
убедившись, что Леандр ушел, он сделал вид, будто захлебывается
от бешенства.
     - Сделай милость, Скапен, стяни меня железными обручами, -
я сейчас лопну от ярости, разорвусь, как бомба! А ты,  коварный
клинок, предаешь своего господина в роковую минуту - вот какова
твоя  благодарность  за  то,  что  я  всегда  поил  тебя кровью
славнейших воинов и бесстрашнейших дуэлистов! Мне следовало  бы
переломить тебя о колено на тысячу кусков за трусость, измену и
вероломство;  но  ты  дал  мне понять, что истинный воин всегда
должен быть готов идти на приступ, а  не  предаваться  любовной
неге.  Правду сказать, за всю эту неделю я не обратил в бегство
ни одной армии, не сразил ни дракона, ни другого  чудовища,  не
снабдил  смерить положенным рационом трупов, и ржавчина покрыла
мой меч - ржавчина стыда, плесень праздности! На глазах у  моей
избранницы  этот молокосос посмел смеяться, глумится надо мной,
задирать   меня.   Мудрый   урок!   Философическое    поучение!
Нравственное  назидание!  Отныне я ежедневно буду убивать перед
завтраком не меньше двух-трех  человек,  чтобы  рапира  моя  не
ржавела в ножнах. А ты напоминай мне об этом.
     - Леандр, того и гляди, вернется, - заметил Скапен. - что,
если мы  все  разом  попробуем  извлечь  из  ножен  ваш грозный
клинок?
     Матамор уперся в  камень,  Скапен  ухватился  за  рукоять,
Пандольф  -  за  Скапена,  а  нотариус  - за Пандольфа, и после
нескольких попыток клинок наконец поддался усилиям троих шутов,
которые, задрав конечности, покатились в одну  сторону,  а  сам
бахвал в другую, потрясая в воздухе башмаками и все еще держась
за ножны.
     Когда его подняли, он схватил рапиру и высокопарно изрек:
     - Теперь  Леандру  пришел  конец;  единственный  для  него
способ избавиться от смерти - это перебраться  на  какую-нибудь
отдаленную планету, ибо даже из недр земли я извлеку его, чтобы
пронзить  мечом,  если  он  еще раньше не обратится в камень от
моего устрашающего медузоподобного взгляда.
     Несмотря  на  такой  афронт,   упрямый   старик   Пандольф
по-прежнему верил в отвагу Матамор и настаивал на своей нелепой
затее  выдать  дочь  за  столь  блистательного рыцаря. Изабелла
ударилась в слезы, уверяя, что предпочтет  монастырь  подобному
браку.   Зербина   держала  сторону  Леандра  и  клялась  своим
целомудрием, - недурна клятва, нечего сказать, - что  расстроит
эту  свадьбу.  Матамор  приписал  такой  холодный прием избытку
девичьей стыдливости, - благовоспитанные  особы  не  выставляют
своих  чувств  напоказ. Кроме того, он еще не успел поухаживать
по-настоящему, не  показал  себя  во  всем  своем  великолепии,
подражая  в  этом  скромности  Юпитера  по  отношению к Семеле,
которая обратилась в горсть пепла оттого, что пожелала  увидеть
своего божественного любовника в блеске его могущества.
     Не  слушая  болтуна, обе женщины скрылись в доме. Матамор,
желая быть галантным кавалером, велел  слуге  принести  гитару,
поставил  ногу  на  тумбу  и начал щекотать брюшко инструмента,
чтобы  вызвать  у  него  мелодический  смех.  А  сам   принялся
по-испански    мурлыкать    куплеты    сегедильи    с    такими
взвизгиваниями, с такими гнусавыми  мяукающими  нотами,  словно
это  кот  Раминагробис  пел  серенаду  сидящей  на  крыше белой
кошечке.
     - Кувшин воды, выплеснутый на него Зербиной  под  коварным
предлогом поливки цветов, не охладил его музыкального пыла.