целомудренно и правдиво передает она истинные чувства.
     - Уже гасят свечи, милый мой барон. Все  разошлись,  и  мы
скоро  очутимся  в темноте. Набросьте мне на плечи накидку и не
откажите проводить меня до моей комнаты.
     Сигоньяк  довольно  ловко,  хотя  руки  у  него   дрожали,
справился  с  новой  для  него  ролью поклонника актрисы, и оба
покинули залу, где не оставалось уже ни души.
     Оранжерея находилась  в  левой  части  парка,  среди  купы
высоких деревьев. Фасад замка, открывавшийся отсюда, был так же
великолепен,  как  и  противоположный. Поскольку парк спускался
ниже цветника, то от этого замкового фасада  отходила  терраса,
обнесенная решеткой с пузатыми балясинами, которые перемежались
фаянсовыми   бело-голубыми   вазами  на  цоколях,  где  увядали
последние осенние цветы.
     В парк вела лестница с двойными перилами,  выступавшая  из
опорной  стены,  на  которой  помещалась  терраса;  стена  была
облицована кирпичными панелями, обрамленными камнем,  и  все  в
целом производило величественное впечатление.
     Было  около  девяти  часов. Луна уже взошла. Легкий туман,
как серебряный флер, смягчал очертания предметов, но не скрывал
их вполне. Отчетливо был виден фасад замка, где некоторые  окна
светились  красноватыми  огнями,  а другие переливались в лучах
луны, точно рыбья чешуя. При этом  освещении  розоватый  кирпич
принимал  нежный  фиолетовый  оттенок,  а  камни  фундамента  -
серо-жемчужные  тона.  По  новому   шиферу   кровли,   как   по
отполированной  стали, вспыхивали яркие блики, а черное кружево
конька четко вырисовывалось в  белесо-прозрачном  небе.  Брызги
света  падали  на  листья  кустарника,  отражались  на  гладкой
поверхности ваз и усыпали алмазами газон, простиравшийся  перед
террасой.  А  дальше  взгляду открывалась не менее пленительная
картина - аллеи парка, как  на  пейзажах  Брейгеля  Бархатного,
убегали  вглубь  полосками  голубоватого  тумана,  а в конце их
порой загорались серебристые отсветы то ли от  мрамора  статуи,
то ли от струйки фонтана.
     Изабелла  и  Сигоньяк поднялись по лестнице и, очарованные
красотой  ночи,  несколько  раз  обошли  террасу,  прежде   чем
отправиться  в  отведенные  им комнаты. Место было открытое, на
виду у всего замка, так что добродетели молодой  актрисы  ничто
не  угрожало во время этой ночной прогулки. Да и робость барона
успокаивала Изабелла; несмотря на амплуа  простушки,  она  была
достаточно  сведуща  в  делах  любви  и  знала,  что уважение к
любимой - основная черта истинной  страсти.  Хотя  Сигоньяк  не
признался  ей  прямо,  она угадала его чувства и не опасалась с
его стороны нескромных посягательств.
     Полная того  милого  замешательства,  которое  сопутствует
зарождающейся  любви,  молодая  чета, гуляя рука об руку вдвоем
при лунном свете по пустынному парку, беседовала между собой  о
самых   безразличных  предметах.  Всякий,  кто  вздумал  бы  их
подслушать,   был   бы   удивлен,   уловив   лишь   отвлеченные
рассуждения,  пустяковые замечания, банальные вопросы и ответы.
Но если в словах  не  было  ничего  сокровенного,  то  дрожь  в
голосе,  взволнованный  тон,  паузы,  вздохи и тихий доверчивый
полушепот выдавали их затаенные чувства.
     Иоланте отвели покои рядом с маркизой, выходившие окнами в
парк, и когда,  отпустив  горничных,  юная  красавица  обратила
рассеянный взгляд на луну, сиявшую над верхушками деревьев, она
заметила Изабеллу и Сигоньяка, которые прогуливались по террасе
в сопутствии одних только своих теней.
     Разумеется,  высокомерная  Иоланта, гордая, как и подобает
богине, питала только презрение  к  бедному  барону  Сигоньяку,
мимо   которого  проносилась  порой  ослепительным  видением  в
блистательном и шумном вихре и с которым еще  недавно  обошлась
так  оскорбительно; тем не менее ей досадно было видеть его под
своими окнами с другой  женщиной,  которой  он,  без  сомнения,
нашептывает   слова  любви.  Никто  не  имел  права  самовольно
стряхнуть ее иго, вместо того чтобы молча сохнуть по ней.
     Она легла в прескверном расположении духа и долго не могла
заснуть: влюбленная чета не выходила у нее из головы.
     Когда  Сигоньяк  проводил  Изабеллу  до   ее   комнаты   и
направился   в  свою,  он  заметил  в  дальнем  конце  коридора
таинственную фигуру, закутанную в серый  плащ,  край  которого,
переброшенный  через  плечо,  закрывал  незнакомцу нижнюю часть
лица, а тень от надвинутой на лоб шляпы заменяла  маску,  мешая
разглядеть  его  черты.  При  виде Изабеллы и барона незнакомец
прижался к стене. Актеры уже разошлись по  своим  комнатам,  да
это и не мог быть никто из них. Тиран был выше ростом, Педант -
толще, Леандр - стройнее, не походил он также ни на Скапена, ни
на  Матамора, отметного своей неправдоподобной худобой, которую
не мог бы скрыть даже самый широкий плащ.
     Не желая показаться любопытным  и  быть  кому-то  помехой,