Чикиты  совершался  решительный переворот. Тем страшным усилием
воли была прорвана  оболочка  детства,  и  к  жизни  проснулась
взрослая  девушка.  Погрузив  нож  в  сердце  Агостена,  Чикита
одновременно вскрыла собственное сердце. Из  убийства  родилась
любовь;  странное,  почти  бесполое существо, не то дитя, не то
эльф,  превратилось  в  женщину,  и  страсти  ее,   вспыхнувшей
мгновенно,  суждено  было  стать вечной. Поцелуй и удар ножом -
только такой и могла быть любовь Чикиты.
     Карета продолжала свой  путь,  и  за  купой  деревьев  уже
виднелись высокие шиферные кровли замка. Валломбрез обратился к
Сигоньяку:
     - Вы пройдете в мои апартаменты и приведете себя в порядок
с дороги, прежде чем я представлю вас своей сестре, - ей ничего
не известно  о моем путешествии и о вашем приезде. Надеюсь, мой
сюрприз произведет должное действие. Опустите  шторку  с  вашей
стороны,  чтобы  вас  не  увидели  раньше  времени. Но куда нам
девать этого чертенка?
     - Прикажите отвести меня к госпоже Изабелле,  -  попросила
Чикита,   до  которой  сквозь  глубокое  раздумье  дошли  слова
Валломбреза, - пускай она решит мою судьбу.
     Карета с опущенными шторками въехала во  внутренний  двор.
Валломбрез взял Сигоньяка под руку и увел его на свою половину,
приказав лакею проводить Чикиту к графине де Линейль.
     При виде Чикиты Изабелла отложила книгу, которую читала, и
устремила на девочку вопросительный взгляд. Чикита стояла молча
и не шевелясь,  пока  не  ушел  лакей. Тогда она с подчеркнутой
торжественностью приблизилась  к  Изабелле,  взяла  ее  руку  и
сказала:
     - Мой  нож  пронзил  сердце  Агостена;  у  меня больше нет
хозяина, а мне надо кому-нибудь служить. После него,  умершего,
я сильнее всех люблю тебя: ты подарила мне жемчужное ожерелье и
поцеловала  меня. Хочешь, чтобы я была твоей рабой, собачонкой,
твоим  домашним  духом?  Вели  дать  мне  какую-нибудь   черную
тряпицу, чтобы я могла носить траур по моей любви; я буду спать
на  твоем  пороге  и  постараюсь  не  докучать тебе. А когда ты
будешь во мне нуждаться, только свистни - вот так, - и  я  буду
тут как тут. Хорошо?
     Вместо  ответа Изабелла привлекла Чикиту к себе, коснулась
губами ее лба и без долгих слов  приняла  эту  душу,  принесшую
себя ей в дар.

     XXI. О ГИМЕНЕЙ, ГИМЕНЕЙ!

     Изабелла,  успевшая уже привыкнуть к странным и загадочным
повадкам  Чикиты,  не  стала  ни  о  чем  допытываться,   решив
расспросить  ее,  когда  она  хоть  немного успокоится. Ей было
ясно, что за этим  кроется  какая-то  страшная  тайна;  но  она
стольким  была обязана бедной девочке, что считала своим долгом
без  дальнейших  дознаний  приютить  ее,  поняв,  в  каком  она
отчаянном состоянии.
     Поручив Чикиту попечениям горничной, Изабелла принялась за
прерванное  чтение,  хотя книга не очень ее интересовала; после
нескольких страниц она совсем  перестала  вникать  в  смысл  и,
всунув  между  страницами  закладку,  бросила  книжку  на  стол
посреди начатых рукоделий. Склонив голову на  руку  и  глядя  в
пространство,  она  отдалась  привычному  течению  мыслей. "Что
сталось с Сигоньяком, - думала она, - вспоминает ли он обо мне,
любит ли меня по-прежнему? Должно быть,  он  воротился  в  свой
убогий  замок  и, полагая, что брат мой умер, не смеет подать о
себе весть. Его удерживает это  мнимое  препятствие.  Иначе  он
постарался  бы  повидать  меня  или  хотя бы написал мне. Может
быть, ему внушает робость мысль о том, что я теперь  богата.  А
что,  если  он  позабыл  меня?  Нет,  нет!  Это невозможно, мне
следовало бы дать ему знать, что Валломбрез оправился от  раны;
но  девице  благородной  фамилии  не пристало намекать далекому
возлюбленному,  что  ему  дозволено  вернуться:  это   противно
женской  стыдливости.  Часто  я  думаю, не лучше ли было бы мне
остаться скромной актрисой. Я бы хоть виделась с ним постоянно,
и, будучи уверена в своей добродетели и в его  уважении,  мирно
вкушала   бы   сладость   его   любви.   Как  ни  трогает  меня
привязанность отца, мне грустно и одиноко в  этом  великолепном
замке.   Если  бы  хоть  Валломбрез  был  здесь,  его  общество
развлекло бы меня; а он  все  не  едет,  и  я  тщетно  стараюсь
понять,  какой  смысл  вложил  он  в  слова,  сказанные  мне на
прощанье  с  лукавой  улыбкой:  "До  свидания,  сестричка,   вы
останетесь  мною  довольны!" Порой мне кажется, я разгадала их,
но я боюсь до конца додумать эту мысль - слишком горько было бы
разочарование. А вдруг это оказалось бы правдой? О! Я сошла  бы
с ума от счастья!"
     Графиня  де  Линейль  -  ибо,  с  нашей  стороны, пожалуй,