"Чикита!"
     - Что  за  слово  произнесли  вы,  сын  мой,  - возмутился
капуцин, взмахнув распятием, - оно звучит как женское имя: так,
верно, зовут какую-нибудь распутную шалунью.  Вам  же  надлежит
думать о спасении души, ибо вы стоите на пороге вечности.
     - Знаю,  отец  мой,  и  хотя  волосы  мои  еще  черны, вы,
невзирая на седую бороду, куда моложе меня. С каждым  поворотом
колеса, приближающего телегу к помосту, я старею на десять лет.
     - Этот  Агостен  ведет  себя  недурно  для провинциального
разбойника; не скажешь, чтобы его смущала смерть  на  глазах  у
столичной   публики,  -  заметил  Жакмен  Лампурд,  расталкивая
локтями кумушек и ротозеев, что- бы пробраться к помосту. - Вид
у него не растерянный, и, не  в  пример  многим,  он  не  похож
раньше  времени  на  покойника.  Голова  у него не трясется, он
держит ее прямо и гордо. А самый верный признак мужества  -  он
не  отвел  глаз  от колеса. Верьте моему опыту, он кончит жизнь
как положено - пристойно, не скуля,  не  отбиваясь,  не  обещая
сознаться во всем, лишь бы выиграть время.
     - Ну,   на  этот  счет  можно  быть  спокойным,  -  заявил
Малартик, - на пытке ему вогнали восемь клиньев, а он и губ  не
разжал и не выдал никого из товарищей.
     Тем  временем  телега  приблизилась  к  помосту, и Агостен
медленно  взошел   по   ступеням,   предшествуемый   подручным,
поддерживаемый  капуцином и сопутствуемый палачом. Меньше чем в
минуту помощники палача распластали его и накрепко привязали  к
колесу.  Сам  заплечных  дел мастер тем временем скинул красный
плащ  с  белым  аксельбантом,  для  удобства  засучил  рукав  и
нагнулся за зловещим брусом.
     Настал  роковой  миг.  У  зрителей  от жадного любопытства
стеснило  грудь.  Лампурд  и  Малартик  перестали  зубоскалить.
Верзилон  вынул изо рта трубку. Винодуй пригорюнился, чувствуя,
что ему не миновать того же. Но вдруг дрожь  прошла  по  толпе.
Девочка, взобравшаяся на крест, соскочила наземь, точно ящерка,
прошмыгнула  между  рядами  зевак,  добралась до помоста, в два
прыжка одолела ступени, и палач, уже занесший палицу, замер  на
месте,   увидев   перед   собой  бледное  личико,  ослепительно
прекрасное в своей торжественной решимости.
     - Убирайся вон, пострел, - опомнившись, заорал он, - а  не
то я раскрою тебе голову брусом!
     Но Чикита не послушалась: не все ли ей равно, убьют ее или
нет. Наклонившись  над  Агостеном,  она  поцеловала  его в лоб,
прошептала: "Я тебя люблю!" - и с быстротой молнии вонзила  ему
в  сердце  навагу,  взятую  назад  у Изабеллы. Удар был нанесен
такой твердой рукой,  что  смерть  наступила  почти  мгновенно,
Агостен успел только произнести: "Спасибо".

             Cuando esta vivora pica,
             No hay remedio en la botica, -

     пробормотала девочка и, захохотав, как безумная, соскочила
с эшафота,  где  ошеломленный палач опустил ставший бесполезным
брус, не зная, надо ли крушить кости трупу.
     - Молодец, Чикита! -  не  удержавшись,  крикнул  Малартик,
который  узнал  ее под мальчишеским обличием. Лампурд, Винодуй,
Верзилон, Свернишей и другие завсегдатаи "Королевской редиски",
восхищенные  поступком   Чикиты,   сбились   плотным   кольцом,
преграждая  путь  погоне.  Пока  стража  препиралась  с  ними и
работала  кулаками,  чтобы  их  оттеснить   и   прорвать   этот
искусственный   заслон,   девочка  успела  добежать  до  кареты
Валломбреза, остановившейся на углу. Уцепившись за дверцу,  она
вскочила  на подножку, узнала Сигоньяка и прерывающимся голосом
выговорила:
     - Я спасла Изабеллу, спаси меня!
     Валломбреза   живо   заинтересовала   столь    неожиданная
развязка.
     - Гони  вовсю  и, если надо, дави этот сброд! - крикнул он
кучеру.
     Но кучеру не  пришлось  никого  давить  -  толпа  поспешно
раздалась  и  тут  же сомкнулась за каретой, чтобы задержать не
слишком  ретивых  преследователей.  В  несколько  минут  карета
достигла  Сент-Антуанских ворот, и, так как отголоски недавнего
события не могли еще достичь сюда, Валломбрез  приказал  кучеру
ехать  потише,  тем  более  что  экипаж, который мчится вскачь,
должен  возбудить  вполне   основательные   подозрения.   Когда
предместье  осталось  позади,  герцог  впустил  девочку  внутрь
кареты. Она молча примостилась на сиденье  напротив  Сигоньяка.
Под  наружным  спокойствием  все  в  ней  дрожало от безмерного
возбуждения. Лицо  было  невозмутимо,  только  краска  заливала
обычно  бледные щеки, а огромные глаза, смотревшие в одну точку
невидящим взглядом, горели  сверхъестественным  огнем.  В  душе