Насмерть  испугавшие  ее  доспехи показались ей смешными, и она
непринужденным шагом поднялась  по  той  лестнице,  по  которой
недавно  спускалась  на  цыпочках,  затаив  дыхание  из  страха
разбудить эхо, дремавшее в гулком пространстве.
     Но каков же был ее испуг, когда,  переступив  порог  своей
комнаты,  она  увидела странную фигуру, сидевшую в кресле перед
камином! Огни свеч и отблеск очага слишком  ярко  освещали  ее,
чтобы  она  могла  сойти  за призрак; правда, фигура была очень
тоненькой и хрупкой, но полной жизни, о  чем  свидетельствовали
огромные черные глаза, отнюдь не бесстрастные, как у призраков,
а  сверкающие  диким  блеском  и с гипнотической пристальностью
устремленные на Изабеллу, которая  застыла  в  дверях.  Длинные
пряди  темных  волос были откинуты назад, что позволяло во всех
подробностях   разглядеть   изжелта-смуглое   личико,    изящно
очерченное  в своей юной и выразительной худобе, и полуоткрытый
рот  с  ослепительно-белыми  зубами.  Обветренные   на   свежем
воздухе,  точеные  руки с ноготками белее пальцев были скрещены
на груди. Голые ножки не достигали пола, они, очевидно, еще  не
доросли,  чтобы  дотянуться  от  кресла  до  паркета. В разрезе
рубашки из грубого  холста  смутно  мерцали  бусины  жемчужного
ожерелья.
     По  этому ожерелью всякий, конечно, узнал бы Чикиту. Это и
в самом деле была Чикита,  не  успевшая  еще  сменить  на  свое
обычное  платье  одежду, в которой изображала мальчика-поводыря
при лжеслепце. Этот костюм, состоявший  из  рубашки  и  широких
штанов,  даже  шел  ей,  потому  что  она была в том переходном
возрасте, когда внешне еще нет четкой границы между девочкой  и
мальчиком.
     Как  только Изабелла узнала загадочную юную дикарку, испуг
от неожиданного явления мгновенно прошел. Сама по  себе  Чикита
не  могла  быть опасна, вдобавок она как будто питала к молодой
актрисе нескладную признательность, которую на свой лад  успела
доказать в первую их встречу.
     Продолжая   пристально   глядеть   на   Изабеллу,   Чикита
вполголоса напевала свою  странную  песенку  в  прозе,  которую
однажды  уже  бормотала,  как  полубезумное  заклинание,  когда
протискивалась  через  слуховое  окошко  при   первой   попытке
похищения  молодой  актрисы  в  "Гербе Франции": "Чикита сквозь
щель прошмыгнет, пропляшет на зубьях решетки..."
     - Ты не потеряла ножа? - спросила она у Изабеллы, едва  та
приблизилась к камину. - Ножа с красными полосами?
     - Нет,  Чикита,  не потеряла, я всегда ношу его вот здесь,
между шемизеткой и корсажем, - ответила молодая женщина.  -  Но
почему   ты  задаешь  мне  такой  вопрос?  Разве  моя  жизнь  в
опасности?
     - Нож - верный друг, -  произнесла  девочка,  и  глаза  ее
сверкнули  жестоким  блеском.  -  Он  не  предаст хозяина, если
хозяин умеет его поить, потому что нож томится жаждой.
     - Ты пугаешь меня, недоброе дитя! - воскликнула  Изабелла,
встревоженная такими безумными и зловещими речами, за которыми,
однако,  могла  скрываться  попытка  предостеречь  ее, попытка,
полезная в ее положении.
     - Заостри кончик о каменную доску, - продолжала Чикита,  -
наточи лезвие о подошву башмаков.
     - Для  чего  ты  говоришь мне все это? - бледнея, спросила
актриса.
     - Ни для чего. Кто хочет защищаться, тот  готовит  оружие.
Вот и все.
     Туманные  и зловещие речи Чикиты взволновали Изабеллу, но,
с  другой  стороны,  присутствие  девочки  здесь,  в   комнате,
успокаивало  ее,  Чикита  явно  питала к ней добрые чувства, не
менее прочные оттого, что вызваны они были  пустячным  поводом.
"Я  никогда  не  перережу  тебе  горло", - в свое время сказала
Чикита, и, по ее дикарскому разумению,  это  был  торжественный
обет  содружества,  который  она ни за что не нарушит. Изабелла
была  единственным  человеческим  созданием   после   Агостена,
проявившим  к  ней  немного  сочувствия. Она подарила ей первое
украшение, чтобы ублажить ее ребяческое кокетство,  и  девочка,
по   юности   своей  еще  незнакомая  с  завистью,  простодушно
восторгалась красотой молодой актрисы. Кроткое личико  Изабеллы
очаровывало  ее,  потому  что  до сих пор ей приходилось видеть
одни только свирепые и кровожадные физиономии,  сосредоточенные
па разбое, бунте и убийстве.
     - Как  ты попала сюда? - спросила Изабелла после минутного
молчания. - Тебе поручили стеречь меня?
     - Нет, я сама пришла на свет и  огонь  очага.  Мне  скучно
стало  сидеть  одной  в  углу,  пока  мужчины  пили  бутылку за
бутылкой.  На  такую  маленькую,  тощенькую  девочку  никто  не
обращает  внимания,  я  все  равно  что кошка, которая спит под
столом. Вот я и улизнула в  самый  разгар  пира.  Мне  противен