Изабеллу  своими  огромными белыми глазами, заглавия и цифры на
корешках многочисленных  книг,  беспорядочно  расставленных  по
полкам, загорались золотом при беглом свете лампы. Далее здание
поворачивало  под  прямым  углом,  и  вдоль  бокового фасада со
стороны двора тянулась длинная галерея, где  в  хронологическом
порядке  были  развешены  фамильные  портреты  в  побуревших от
старости  золоченых  рамах.   На   противоположной   стене   им
соответствовал   ряд   окон,   закрытых   ставнями  с  овальным
отверстием наверху, что  создавало  в  такую  пору  причудливый
световой  эффект.  Взошла  луна,  и луч ее, проскальзывая в это
отверстие,  отображался  таким  же  овалом  на  противоположной
стене; случалось, что голубоватый блик, точно мертвенная маска,
ложился  на чье-то лицо. От этой колдовской игры света портреты
оживали, нагоняя мистический  страх,  тем  более  что  туловища
оставались  в  тени, и только серебристо-белесые лица выступали
рельефом из рам, чтобы посмотреть на Изабеллу. Другие  же,  те,
что  попадали  лишь  в  свет  лампы,  хранили  под желтым лаком
торжественную неподвижность мертвецов, но казалось, будто  души
предков явились взглянуть на мир через их черные зрачки, словно
через  отверстия,  нарочно  для  того  и  сделанные.  И от этих
изображений дрожь пробирала не меньше, чем от остальных.
     Чтобы пройти по галерее мимо призраков, глядевших со стен.
Изабелле  потребовалось  столько  же  мужества,  сколько  нужно
солдату,  чтобы спокойно промаршировать под перекрестным огнем.
От холодного пота у нее между лопатками намокла шемизетка, и ей
мерещилось, будто страшилища в кирасах  и  камзолах,  увешанных
орденами,   вдовицы  в  торчащих  гофрированных  воротничках  и
непомерных фижмах спустились из рам и сопровождают  ее,  словно
погребальная  процессия.  Ей  даже  чудилось, что их призрачные
шаги следом за ней шелестят по паркету.  Наконец  она  достигла
конца  этого  широкого  перехода и натолкнулась на застекленную
дверь во двор; порядком поцарапав пальцы старым ржавым  ключом,
она  не  без  труда  повернула  его в замке и, поставив лампу в
надежное место, чтобы  взять  ее  на  обратном  пути,  покинула
галерею, обиталище ужасов и ночных миражей.
     При   виде   вольного   неба,   где   серебряным   блеском
переливались звезды и белый свет луны не мог вполне их затмить,
Изабелла  ощутила  беспредельную  ликующую  радость,   как   бы
возвратись  от  смерти  к  жизни, ей казалось, что бог видит ее
теперь с небесных высот, меж тем как раньше мог забыть  о  ней,
пока  она  блуждала  в  беспросветном мраке, под непроницаемыми
сводами, по лабиринту комнат и  переходов.  Хоть  положение  ее
ничем  не  стало  лучше,  с  души  свалился  тяжелый  гнет. Она
продолжала свое обследование,  но  двор  был  замкнут  со  всех
сторон,  точно  в  крепости,  за  исключением одного проема под
кирпичным сводом,  выводившего,  должно  быть,  к  самому  рву,
потому   что,   осторожно   высунувшись   из   него,   Изабелла
почувствовала, как в лицо ей,  словно  порывом  ветра,  пахнуло
влажной  свежестью воды, и услышала, как плещется мелкая зыбь о
подножие рва. Верно, через этот ход  доставлялись  припасы  для
кухонь   замка;   но   чтобы  переправиться  сюда  или  отсюда,
требовалась лодка, которая, по всей  вероятности,  была  убрана
куда-то  в  укрытие  на  воде, недосягаемое для Изабеллы. Итак,
бегство с этой стороны  тоже  оказывалось  невозможным,  чем  и
объяснялась  относительная  свобода,  предоставленная пленнице.
Она  напоминала  тех  заморских  птиц,  которых  перевозят   на
кораблях  в  открытых  клетках,  так  как  знают,  что, полетав
немного, они принуждены будут вернуться и сесть на  мачту,  ибо
до  суши,  даже самой ближней, их не донесут крылья. Ров вокруг
замка играл роль океана вокруг корабля.
     В одном углу здания сквозь  ставни  на  окнах  подвального
помещения  просачивался  красноватый  свет,  и  посреди ночного
безмолвия с того конца, укрытого тенью, доносился смутный  гул.
Молодая актриса направилась на этот свет и шум, движимая вполне
понятным  любопытством;  заглянув  в  щель ставня, прилаженного
менее плотно, чем остальные, она ясно увидела,  что  происходит
там, внутри.
     Вокруг  стола,  под  лампой  с  тремя рожками, свисавшей с
потолка на медной цепи, пировала компания молодцов зверского  и
наглого  вида,  в  которых  Изабелла  сразу  же  признала своих
похитителей, хоть и видела их прежде только в масках. Это  были
Винодуй,  Ершо,  Свернишей  и  Верзилон, наружность коих вполне
соответствовала благозвучным прозвищам. Верхний свет,  погружая
во  мрак  глаза  и  выделяя  лоснящиеся  лбы  и  носы, особенно
задерживался на  огромных  усищах,  отчего  рожи  собутыльников
казались  еще  свирепее,  хотя  они  и без того были достаточно
страшны.
     Агостен, снявший  парик  и  накладную  бороду,  в  которых
изображал   слепца,  сидел  с  краю,  на  отшибе,  -  ему,  как
захолустному разбойнику, не полагалось быть на равной  ноге  со