тем более что лицо молодого вельможи выражало  бурю  погрознее,
чем  та,  что  бывает на море или в народном собрании на Агоре.
Бедняга едва держался на ногах, колени у него  дрожали,  как  у
пьяного, хотя он с утра не имел во рту маковой росинки; с тупой
растерянностью  прижимал  он  к груди шляпу, не решаясь поднять
глаза,  но  чувствуя  на  себе  грозный  хозяйский  взгляд,  от
которого его бросало то в жар, то в холод.
     - Эй  ты, скотина! - раздался крик Валломбреза. - Долго ты
будешь торчать передо мной с таким видом, будто тебе на шею уже
надет пеньковый галстук, который ты  заслужил  куда  больше  за
трусость и нерасторопность, чем за все твои злодеяния?
     - Монсеньор, я ждал ваших приказаний, - ответил Мерендоль,
силясь улыбнуться. - Вашей светлости известно, что я предан вам
до веревки  включительно.  Я  позволяю  себе  эту  шутку  ввиду
любезного намека, сделанного вашей...
     - Слышал, слышал! - перебил  его  герцог.  -  Помнится,  я
поручал  тебе устранить с моего пути этого окаянного Сигоньяка,
который  мешает  и  докучает  мне.  Ты  ничего  не  сделал:  по
безмятежному  и  довольному  лицу  Изабеллы  я  понял, что этот
подлец еще жив и воля моя не исполнена. Стоит держать у себя на
жаловании бретеров, которые так относятся к своим обязанностям!
Разве не должны вы угадывать  мои  желания  прежде,  чем  я  их
выскажу,  по  одному  только  взгляду,  по взмаху ресниц, и без
дальних слов убивать всякого, кто придется мне не по вкусу?  Но
вы способны лишь есть до отвала, и храбрости у вас хватает лишь
на то, чтобы резать кур. Если так будет продолжаться, я всех до
одного  сдам  палачу,  который  ждет  не  дождется вас, мерзкие
твари, трусливые бандиты, горе-убийцы, позор и отребье каторги!
     - Я  с  прискорбием  замечаю,  что  вы,  ваша   светлость,
недооцениваете  рвение  и,  осмелюсь  сказать,  дарование ваших
верных слуг, - возразил Мерендоль смиренным и  прочувствованным
тоном. - Но Сигоньяк не принадлежит к той обычной дичи, которую
загонишь  и убьешь, поохотившись несколько минут. В первую нашу
встречу он едва не рассек мне башку от макушки до подбородка. И
то счастье мое, что у него была театральная шпага,  зазубренная
и  притупленная  на  конце.  При второй ловушке он был начеку и
настолько готов к  отпору,  что  мне  с  приятелями  ничего  не
оставалось  как  ретироваться,  не  поднимая  лишнего шума и не
затевая бесполезной драки, в которой было кому  прийти  ему  на
помощь.  Теперь он знает меня в лицо, и стоит мне приблизиться,
чтобы он незамедлительно взялся за рукоять шпаги.  Поэтому  мне
пришлось   прибегнуть   к   содействию   моего  друга,  лучшего
фехтовальщика в Париже, который выслеживает его и прикончит под
видом ограбления  при  ближайшей  оказии,  вечером  или  ночью,
причем  имя вашей светлости не будет произнесено, что случилось
бы неизбежно, если бы  убийство  совершил  кто-нибудь  из  нас,
состоящих в услужении у вашей светлости.
     - План  недурен,  - несколько смягчившись, небрежно бросил
Валломбрез, - пожалуй, так оно будет  лучше.  Но  ты  уверен  в
ловкости   и   отваге   своего  приятеля?  Нужно  быть  большим
смельчаком, чтобы одолеть Сигоньяка; при  всей  моей  ненависти
должен  признать,  что  он  не  трус, раз он решился помериться
силами со мной.
     - Ну, Жакмен Лампурд был бы настоящий герой,  если  бы  не
сбился  с  прямого  пути! - безапелляционно заявил Мерендоль. -
Доблестью   он   превосходит   исторического    Александра    и
легендарного  Ахилла.  Он  рыцарь  не  без упрека, но зато безо
всякого страха.
     Пикар уже несколько минут топтался по  комнате  и  теперь,
увидев, что Валломбрез несколько смягчился, осмелился доложить,
что   человек   весьма   странного   вида  настоятельно  желает
поговорить с ним по делу первостатейной важности.
     - Впусти этого проходимца, - сказал герцог, - но горе ему,
если он беспокоит меня по пустякам.  Я  шкуру  прикажу  с  него
содрать.
     Лакей   отправился   за  новым  посетителем,  а  Мерендоль
собрался уже потихоньку удалиться, когда появление  диковинного
персонажа  приковало  его  к  месту. И правда, тут было от чего
прийти в смятение, ибо человек, введенный  в  кабинет  Пикаром,
оказался  не  кем  иным,  как  Жакменом  Лампурдом  собственной
персоной. Его неожиданное появление в таком  месте  могло  быть
вызвано     лишь    самым    необычайным    и    непредвиденным
обстоятельством.  Вполне  естественно,  что  Мерендоль   крайне
обеспокоился,  увидев,  что  перед  его  господином, прямо, без
посредников, предстал этот  наемник,  получающий  поручения  из
вторых рук, этот исполнитель, действующий во мраке.
     А  сам  Лампурд,  казалось,  ничуть не был смущен; он даже
по-приятельски подмигнул с порога Мерендолю и  теперь  стоял  в
нескольких  шагах от герцога, под снопом свечей, выявлявших все
штрихи его  характерной  физиономии.  Лоб  его  от  длительного