настаивал  Валломбрез.  -  Другой бы я сказал: возьмите из моих
з(мков,  из  моих  поместий,  из  моих  дворцов  все,  что  вам
приглянется,  опустошите  мои  сокровищницы,  полные жемчугов и
алмазов, погрузите руки до плеч  в  мои  лари,  нарядите  ваших
лакеев  богаче,  чем  одеты  принцы,  велите подковать серебром
ваших лошадей, сорите  деньгами,  как  королева,  на  удивление
Парижу, который ничему не склонен удивляться. Но все эти грубые
приманки  недостойны вашей возвышенной души. Тогда, быть может,
вам  покажется   соблазнительным   торжествовать   победу   над
усмиренным  Валломбрезом:  как  пленника, приковать его к своей
триумфальной колеснице, сделать своим слугой, своим рабом того,
кто никому еще не покорялся и не терпел никаких оков.
     - Такой  пленник  слишком  блистателен  для  моих  уз,   -
возразила  молодая  актриса,  -  и мне не пристало стеснять его
драгоценную свободу.
     До  этой  минуты  Валломбрез   сдерживался,   пряча   свою
природную  вспыльчивость  под притворным смирением, но твердый,
хоть и почтительный отпор Изабеллы начал выводить его из  себя.
Он  чувствовал,  что за ее неприступностью скрывается любовь, в
гнев усугублялся в нем ревностью. Он сделал несколько шагов  по
направлению  к девушке, которая схватилась за оконную задвижку.
Черты герцога вновь исказились  злобой,  он  лихорадочно  кусал
губы.
     - Скажите лучше, что вы без ума от Сигоньяка, - сдавленным
голосом  произнес  он.  -  Вот откуда несокрушимая добродетель,
которой вы похваляетесь. Чем  же  пленил  вас  этот  счастливый
смертный?  Разве  я  не  красивей,  не богаче, не знатнее его и
разве я не так же молод, не  так  же  красноречив,  не  так  же
влюблен, как он?
     - Зато  у него есть одно качество, которого недостает вам:
он умеет уважать ту, которую любит, - ответила Изабелла.
     - Значит, он недостаточно любит, - промолвил Валломбрез  и
обхватил   руками   Изабеллу,  которая  уже  перегнулась  через
подоконник и слабо вскрикнула,  почувствовав  объятия  дерзкого
красавца.
     В этот миг отворилась дверь. В комнату с расшаркиваниями и
преувеличенными   поклонами   проник   Тиран  и  приблизился  к
Изабелле, которую тотчас  же  выпустил  Валломбрез,  взбешенный
такой помехой его любовным посягательствам.
     - Простите,   сударыня,  -  начал  Тиран,  покосившись  на
герцога, - я не  знал,  что  вы  находитесь  в  столь  приятном
обществе,  и  пришел  вам  напомнить,  что  час репетиции давно
наступил; задержка только за вами.  И  правда,  в  полуоткрытую
дверь  виднелись  фигуры  Педанта,  Скапена, Леандра и Зербины,
составляя надежный оплот  против  поползновений  на  целомудрие
Изабеллы.  У  герцога  мелькнула мысль наброситься со шпагой на
дерзкий сброд и разогнать  его,  но  это  произвело  бы  только
лишний шум; убив двоих или троих, он ничего бы не добился; да и
марать  свои  благородные  руки презренной актерской кровью ему
совсем не пристало; а потому он  сдержался  и,  поклонившись  с
ледяной  учтивостью  Изабелле,  которая,  вся  дрожа, поспешила
навстречу друзьям, удалился из комнаты, но на пороге обернулся,
махнул рукой и сказал:
     - До свидания, сударыня!
     Слова эти, малозначащие сами по  себе,  прозвучали  в  его
устах   как   угроза.   И   на  лицо  молодого  герцога,  столь
пленительное за минуту до того, вновь легла печать  дьявольской
злобы   и  порочности;  Изабелла  невольно  содрогнулась,  хотя
присутствие актеров и ограждало ее от всяких посягательств.  Ею
овладело чувство смертельного страха, какое испытывает голубка,
когда коршун все ближе и ближе чертит над ней круги.
     Валломбрез  направился  к  своей  карете  в  сопровождении
трактирщика, который, семеня за ним, не переставал  рассыпаться
в  докучных  и  бесполезных  учтивостях;  наконец  грохот колес
оповестил об отъезде опасного гостя.
     Помощь,   так   своевременно   подоспевшая   к   Изабелле,
объясняется   вот   чем.  Прибытие  герцога  де  Валломбреза  в
позолоченной карете вызвало удивление и восторженные  толки  по
всей  гостинице, вскоре долетевшие до Тирана, занятого, подобно
Изабелле, разучиванием роли у себя в комнате. В виду отсутствия
Сигоньяка, который задержался  в  театре  для  примерки  нового
костюма,  добряк  Ирод,  зная  о дурных намерениях Валломбреза,
решил быть начеку; он  приложил  ухо  к  замочной  скважине  и,
совершая  похвальную нескромность, слушал опасную беседу, с тем
чтобы выступить на сцену, когда  дело  зайдет  слишком  далеко.
Таким образом его предупредительность спасла Изабеллу от наглых
покушений злого и распутного герцога на ее добродетель.
     Этому  дню  суждено  было  пройти  неспокойно. Читатель не
забыл, что Лампурд получил от Мерендоля поручение отправить  на
тот  свет  капитана Фракасса; и вот бретер, в ожидании удобного