хлеба.
     Подальше,  на  одном  из  полукруглых выступов над быками,
слепец, сопутствуемый толстой бабищей, служившей  ему  глазами,
выкликал  разудалые куплеты или, переходя на комически скорбный
лад,  тянул  заунывную  песню  по  жизнь,  злодеяния  и  смерть
знаменитого разбойника. Через несколько шагов наряженный во все
красное   рыночный   шарлатан,  зажав  в  кулаке  козью  ножку,
мельтешил по эстраде, которая была украшена гирляндами  клыков,
резцов  и  коренных  зубов,  нанизанных на медную проволоку. Он
разглагольствовал  перед  кучкой  любопытных,  утверждая,   что
берется  без  боли  (во всяком случае - для себя) удалить самые
крепкие и неподатливые корешки  любым  способом,  на  выбор,  -
ударом сабли или выстрелом из пистолета, если только пациент не
предпочтет самую обычную операцию. "Я их не деру, - вопил он, -
я  срываю их, как цветы! Ну-ка, у кого гнилые зубы? Не бойтесь,
входите в круг, я мигом вылечу вас".
     Какой-то простолюдин с  раздутой  флюсом  щекой  отважился
сесть  на  стул,  и  зубодер  сунул ему в рот зловещие щипцы из
полированной стали. Вместо того  чтобы  держаться  за  поручни,
бедняга  сам тянулся за своим зубом, которому не хотелось с ним
расставаться, и фута на два  поднялся  над  землей,  чем  очень
позабавил  зрителей.  Резкий рывок окончил его пытку, и зубодер
потряс над головами своим окровавленным трофеем.
     Во время этой  дурацкой  сцены  обезьянка,  привязанная  к
эстраде  цепочкой, идущей от кожаного пояса вокруг ее туловища,
очень смешно передразнивала движения, крики и корчи пациента.
     Это нелепое зрелище ненадолго заняло  Ирода  и  Сигоньяка,
которые   предпочли   задержаться   возле   продавцов  газет  и
букинистов,  расположившихся  вдоль  парапета.  Тиран   обратил
внимание  своего  спутника  на  нищего в рубище, который уселся
снаружи моста, на толще карниза, положил костыль и чашку  возле
себя  и,  тыкая свою засаленную шляпу под нос тем прохожим, что
нагибались перелистать книжку или посмотреть на  течение  реки,
терпеливо  ожидал,  чтобы они бросили ему медный или серебряный
грошик, а если расщедрятся, более крупную  монету,  ибо  он  не
гнушался никакой и без зазрения совести готов был спустить даже
фальшивую.
     - У  нас  только  ласточки  лепятся по карнизам, - заметил
Сигоньяк. - А у вас их место занимают люди!
     - Уподоблять  эту  мразь  людям  можно  лишь   из   чистой
учтивости,  хотя  по-христиански никого не следует презирать, -
отвечал Ирод. - Впрочем, на этом мосту встретишь  кого  угодно,
вплоть  до  порядочных  людей,  раз  и мы с вами находимся тут.
Согласно поговорке, его не пройдешь, не  увидев  монаха,  белой
лошади  и  шлюхи.  Вот  как  раз  поспешает  долгополый, шлепая
сандалиями, верно, и до лошади недалеко: да вот, ей-богу, - как
нарочно, взгляните прямо - белая кляча делает курбеты, будто на
манеже. Недостает только куртизанки. Долго ждать  не  придется.
Вместо   одной   шествуют  целых  три:  грудь  оголена,  румяна
наложены, как колесная  мазь,  и  смеются  ненатурально,  чтобы
показать зубы. Поговорка не солгала.
     Внезапно  на  другом  конце  моста  поднялся  шум, и толпа
бросилась туда. Оказалось, там бретеры  дрались  на  рапирах  у
подножия статуи, единственном просторном и свободном месте. Они
кричали:  "Бей,  бей!"  -  и  делали вид, будто с остервенением
нападают  друг  на  друга.  Но  их  мнимые  наскоки  и   учтиво
сдержанные выпады напоминали театральные дуэли, где, сколько ни
ранят  и  не  убивают,  мертвых  не  бывает. Они сражались двое
против двоих и,  казалось,  пылали  друг  к  другу  неукротимой
ненавистью,   отстраняя   шпаги   секундантов,   пытавшихся  их
разъединить. На самом деле эта  притворная  ссора  имела  целью
вызвать  скопление  народа, чтобы мазурикам и карманникам легче
было орудовать в толпе. И  действительно,  не  один  любопытный
вмешался  в сутолоку с богатым, подбитым плюшем плащом на плече
и с туго  набитым  кошельком,  а  выбрался  из  давки  в  одном
камзоле,  растратив,  сам  того  не  ведая, все свои денежки. А
бретеры, которые никогда и не думали  ссориться,  а,  наоборот,
спелись  между  собой,  как  истые  воры  на ярмарке, поспешили
примириться, подчеркнуто благородным жестом потрясли друг другу
руки и объявили, что честь их удовлетворена. Это,  впрочем,  не
требовало  больших  усилий  -  честь  у  таких  проходимцев  не
отличается чувствительностью.
     По совету Ирода Сигоньяк не подходил близко к дуэлянтам  и
видел  их  только  в промежутки между головами и плечами зевак.
Тем не менее он как будто  узнал  в  четырех  бездельниках  тех
самых  людей, чьи загадочные повадки наблюдал прошедшей ночью в
трактире  на  улице  Дофина,  и  тотчас  же  поделился   своими
подозрениями  с  Иродом.  Но бретеры успели скрыться в толпе, и
найти их было бы не легче, чем иголку в стоге сена.
     - И дуэль-то, может статься, была затеяна, чтобы  привлечь