благодаря вашей ловкости  и  урокам  неаполитанца  вам  удалось
избежать  тяжелого  увечья. При таких обстоятельствах поражение
стоит победы.  Марсильи  и  Дюпорталь,  хоть  и  кичатся  своим
мастерством  и  входят  в число лучших фехтовальщиков города, с
таким противником, без сомнения, остались бы на поле боя.
     - Поскорее бы зажила моя рана, - помолчав, вновь заговорил
герцог, - мне не терпится вызвать его снова и взять реванш.
     - Это было  бы  очень  опрометчиво,  и  я  готов  всячески
отговаривать  вас,  -  возразил  кавалер.  -  Ваша  рука,  чего
доброго, еще не будет достаточно тверда, что уменьшит  для  вас
возможность  победы.  Сигоньяк  -  опасный  противник,  наудачу
связываться с ним нельзя. Он знает теперь ваши приемы, а первая
победа придаст ему уверенности и удвоит его силы. Честь же ваша
удовлетворена,  ибо  встреча  была   нешуточная,   на   том   и
успокойтесь.
     В душе Валломбрез сознавал резонность этих доводов. Сам он
достаточно  обучался фехтованию, считал себя отличным дуэлистом
и ясно видел, что шпаге его, как бы ни была она ловка,  никогда
не коснуться груди Сигоньяка при той безукоризненной обороне, о
которую  разбились  все  его  усилия.  Как ни возмущался он, но
вынужден был признать это необъяснимое  превосходство.  Так  же
понимал он про себя, что барон, не желая его убивать, нанес ему
именно  такую  рану,  которая не позволяла продолжать поединок.
Подобное великодушие тронуло бы человека менее высокомерного, в
нем же оно лишь возмущало гордыню и растравляло все  обиды.  Он
побежден! Эта мысль доводила его до неистовства. Он сделал вид,
что принимает советы друга, но по мрачному и гневному выражению
его  лица  нетрудно  было  угадать,  что в уме его зреют черные
планы,  планы  мщения,  которое  бьет  наверняка,   когда   оно
подогрето ненавистью.
     - Хорош  я  буду  в глазах Изабеллы, когда предстану перед
ней с проколотой ее  любовником  рукой,  -  сказал  он,  смеясь
деланным смехом. - Изувеченный Купидон не может рассчитывать на
успех у граций.
     - Забудьте  эту неблагодарную особу, - заметил Видаленк. -
В конце концов, не могла же она  предвидеть,  что  ею  вздумает
плениться   герцог.  Верните  свои  милости  бедной  Коризанде,
которая любит вас всей душой и по целым часам  плачет  у  ваших
дверей, как выгнанная собачонка.
     - Не  произноси  ее имени, Видаленк, если хочешь, чтобы мы
остались друзьями!  -  вскричал  герцог.  -  Рабское  обожание,
которое  ничем  не  оскорбляется,  мне  противно и докучно. Мне
нужна надменная холодность, своенравная  гордыня,  неприступная
добродетель!  О,  как  восхищает  и  чарует меня эта строптивая
Изабелла! Как я благодарен ей  за  то,  что  она  презрела  мою
любовь,  которая,  конечно,  уже  прошла  бы,  будь она принята
по-иному. Женщина с низменной и пошлой душой не стала бы  в  ее
положении отвергать ухаживания отличившего ее вельможи, который
не так уж дурен собой, если верить свидетельству местных дам. К
моей  страсти примешивается своего рода уважение, а я не привык
питать его  к  женщинам;  но  как  устранить  этого  захудалого
дворянчика, этого окаянного Сигоньяка, чтоб его черт побрал?
     - Дело  нелегкое, тем более теперь, когда он будет начеку,
- ответил Видаленк. - Но, допустим, удастся его устранить,  все
равно  останется  любовь  к  нему  Изабеллы,  а  вам лучше, чем
кому-либо, известно, как упорны женщины в своем чувстве,  -  вы
от этого достаточно натерпелись.
     - Лишь  бы  только  мне  посчастливилось  убить  барона! -
продолжал герцог, отнюдь не  убежденный  доводами  друга.  -  С
девицей  я  бы  справился  мигом,  как  бы  она  ни разыгрывала
скромницу  и  недотрогу.  Ничто  не  забывается   скорее,   чем
вздыхатель, приказавший долго жить.
     Кавалер  де  Видаленк был иного мнения, но счел неуместным
затевать по этому поводу спор и подливать масла в огонь, переча
вспыльчивому нраву Валломбреза.
     - Главное,  поправляйтесь,  а  потом   мы   все   обсудим,
разговоры  только утомляют вас. Попробуйте подремать и поменьше
волноваться; лекарь разбранит меня и назовет  плохой  сиделкой,
если  я  не  буду  настаивать,  чтобы  вы  дали себе покой, как
телесный, так и душевный.
     Сдавшись на эти доводы,  раненый  закрыл  глаза  и  вскоре
уснул.
     Сигоньяк  и  маркиз  де  Брюйер спокойно вернулись в "Герб
Франции", где, как люди благовоспитанные, словом не обмолвились
о дуэли; однако если у стен, как говорится,  есть  уши,  у  них
есть  и  глаза:  они  видят  не хуже, чем слышат. В уединенном,
казалось бы, уголке не один пытливый  взгляд  следил  за  всеми
перипетиями   поединка.   Праздная   провинциальная   жизнь  во
множестве порождает  незримых  или  малозаметных  мух,  которые
вьются  вокруг  тех мест, где что-то должно произойти, а потом,