выбрали  шпагу,  как  естественное оружие дворянина, встречу же
назначили на завтра, потому что Сигоньяк  не  желал,  в  случае
ранения  или  смерти,  сорвать  спектакль, объявленный по всему
городу. А местом действия избрали лужок за городскими  стенами,
облюбованный   дуэлистами   Пуатье   по  причине  уединенности,
утоптанной почвы и удобного местоположения.
     Маркиз де Брюйер вернулся в  гостиницу  "Герб  Франции"  и
отдал  Сигоньяку отчет о выполненном поручении, а барон с жаром
поблагодарил за столь успешно улаженное дело, ибо ему  бередило
душу  воспоминание  о  наглых  и непристойных взглядах герцога,
обращенных на Изабеллу.
     Представление должно было начаться в три часа, и городской
глашатай с утра уже обходил улицы, под барабанный бой  возвещая
о  предстоящем  спектакле,  как  только  вокруг него скоплялись
любопытные. У этого  молодца  была  могучая  глотка,  а  зычный
голос,  привыкший  к  обнародованию  указов, возглашал название
пьес и прозвища актеров с высокопарнейшей торжественностью.  От
его  раскатов дребезжали стекла в окнах и звенели в тон стаканы
на  столах.  При  каждом  слове   он   автоматически   выдвигал
подбородок,   что   придавало   ему   сходство  с  нюрнбергским
щелкунчиком, к несказанной радости  уличных  мальчишек.  Глазам
обывателей  тоже  была дана пища, и те, кто не слышал глашатая,
могли прочитать вывешенные на людных  перекрестках,  на  стенах
залы  для  игры  в  мяч  и  на воротах "Герба Франции" огромные
афиши,  на  которых  рукой  Скапена  -  каллиграфа   труппы   -
попеременно  черными  и  красными буквами были обозначены пьесы
предстоящего  спектакля:  "Лигдамон  н  Лидий"  и  "Бахвальство
капитана  Фракасса".  Составленные лаконически, в римском духе,
афиши не могли бы покоробить самый изысканный  вкус.  У  дверей
залы   был   поставлен   гостиничный   слуга,   наряженный  под
театрального  капельдинера  в  замызганную  зеленую  с   желтым
ливрею.  В надвинутой до бровей широкополой шляпе с пером такой
длины, что  им  можно  было  сметать  с  потолка  паутину,  при
картонной  шпаге  на толстой перевязи, он с помощью бутафорской
алебарды сдерживал толпу зрителей, не  пропуская  тех,  кто  не
пожелал  раскошелиться  и  бросить  монетку в серебряное блюдо,
стоявшее на столе, иначе  говоря,  уплатить  за  место  или  же
предъявить  пригласительный  билет. Тщетно мелкие канцеляристы,
школяры, пажи  и  лакеи  пытались  пробраться  неправым  путем,
прошмыгнув  под  грозной  алебардой,  - бдительный страж пинком
отшвыривал их на середину улицы, причем  иные  из  них,  дрыгая
ногами,  падали в канаву к величайшей потехе остальных, которые
держались за  бока,  глядя,  как  неудачники  уныло  стряхивают
налипшую на них грязь.
     Дамы прибывали в портшезах, и верзилы-лакеи бежали рысью с
этой легкой  ношей.  Некоторые  из  мужчин  явились  верхом  и,
спрыгивая с лошадей или мулов, бросали поводья слугам,  нанятым
для  этой  цели.  Две-три  колымаги  с  порыжевшей  позолотой и
слинявшей живописью, извлеченные из каретного сарая ради такого
редкого   случая   и   влекомые    неповоротливыми    конягами,
останавливались  у  дверей,  и  оттуда,  как  из Ноева ковчега,
выползали ископаемые провинциально-допотопного вида, обряженные
в платья, бывшие в моде при покойном короле. Однако эти  кареты
при   всей   своей   ветхости  вызывали  почтение  у  зрителей,
сбежавшихся поглазеть на театральную публику,  а,  поставленные
на  площади  в ряд, эти рыдваны и правда имели весьма достойный
вид.
     Вскоре зала наполнилась так, что зубочистку  не  воткнешь.
По    обе    стороны   сцены   были   поставлены   кресла   для
высокопоставленных особ, что, конечно,  вредило  впечатлению  и
мешало  актерам,  но  так  вошло  в  привычку,  что не казалось
нелепым. Молодой герцог де  Валломбрез  в  унизанном  блестками
черном  бархате и в волнах кружев красовался там рядом со своим
другом,  кавалером  де  Видаленком,  одетым  в  изящный  костюм
фиолетового  шелка,  обшитый  золотым  аграмантом. Что касается
маркиза де Брюйера, он занял место в оркестре  позади  скрипок,
чтобы без стеснения хлопать Зербине.
     По  бокам  залы  из еловых досок, задрапированных шелком и
старыми фландрскими шпалерами, были сколочены  подобия  лож,  а
середину  занимал  партер  со  стоячими  местами  для небогатых
горожан, лавочников, судейских писцов, подмастерьев,  школяров,
лакеев и прочего сброда.
     В  ложах,  расправляя юбки и обводя пальцем вырез корсажа,
чтобы   выставить   напоказ    красоты    белоснежной    груди,
располагались  дамы,  разряженные  со  всем великолепием, какое
позволял их гардероб, несколько отставший от  придворной  моды.
Но   смею  уверить,  у  многих  изящество  успешно  подменялось
роскошью, по крайней мере, в глазах малосведущей провинциальной
публики.  Были  там  и   фамильные   булыжники-бриллианты,   не
утратившие  своего  блеска,  несмотря  на почерневшую оправу; и