него не такая легкая рука, как у тебя, что его осмотр 
доставляет им сильную
боль и он не разумеет их болезней так, как разумел ты.
Он болтал долго и с такой скорбью смотрел на меня своим единственным 
покрасневшим
глазом, что в конце концов я велел ему:
– Говори все, Каптах! Сердце мое окаменело, и ничто меня уже не тронет.
Тогда он воздел руки, выражая самую глубокую печаль, и сказал:
– Я отдал бы свой единственный глаз, чтобы уберечь тебя от этого горя. Но это 
плохой
день, и хвала Амону, что ты пришел. Ибо знай, что родители твои умерли.
– Отец мой Сенмут и мать моя Кипа! – воскликнул я, воздевая руки, как этого 
требует
обычай, и сердце мое шевельнулось в груди.
– Вчера законники велели им убираться из дому, а когда они сегодня утром туда
вломились, твои родители лежали в своей постели и уже не дышали. Ты должен 
скорее отвезти
их тела в Дом Смерти, потому что завтра жилище твоего отца разберут – так 
распорядился
новый владелец.
– Мои родители узнали, почему это случилось? – спросил я, не смея взглянуть на 
своего
раба.
– Отец твой Сенмут приходил искать тебя, – сказал Каптах. – Твоя мать вела его 
за руку,
потому что он уже ничего не видел, оба они совсем старые, немощные и шли 
пошатываясь. Но
я не знал, где ты. Тогда твой отец сказал, что, может быть, так даже лучше. Он 
рассказал, что
слуги закона выгнали их из дома, опечатали все его шкатулки и домашние вещи, 
так что у них
ничего не осталось, кроме самой рваной одежды, которая была на них. Когда он 
спросил,
почему так получилось, слуги закона засмеялись и сказали, что его сын Синухе 
продал дом, все
имущество и могилу родителей, чтобы добыть золото для скверной женщины. После 
долгих
колебаний отец твой попросил у меня меди, чтобы продиктовать какому-нибудь 
писцу письмо
для тебя. Но в твоем доме уже поселился новый хозяин, и именно в эту минуту его 
мать позвала
меня и прибила палкой за то, что трачу время на разговоры с нищими. Я надеюсь, 
ты поверишь
мне, что я дал бы твоему отцу меди и даже серебра, которые украл у тебя и у 
своих прежних
хозяев. Но когда я вернулся на улицу, твои родители уже ушли, а мать моего 
нового хозяина
запретила мне догонять их и заперла на ночь в яму, где пекут хлеб, чтобы я не 
убежал.
– Значит, отец не оставил мне ни слова? – спросил я.
И Каптах подтвердил:
– Твой отец не оставил тебе ни слова, господин мой.
Сердце мое окаменело в груди и не чувствовало больше ничего, но мысли были 
словно
птицы в холодном воздухе – такие же ясные и спокойные. Подумав немного, я 
сказал Каптаху:
– Отдай мне всю свою медь и все серебро. Дай скорее, и, может быть, Амон или
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 65
какой-нибудь другой бог вознаградит тебя, если я сам не сумею этого сделать. 
Мне нужно
доставить моих родителей в Дом Смерти, а у меня нет больше ничего, чем бы я мог 
заплатить
за бальзамирование их тел.
Каптах заплакал и запричитал, воздевая руки, чтобы показать, как велика его 
скорбь, но в
конце концов пошел в уголок сада, оглядываясь, словно собака, которая идет за 
зарытой в земле
костью. Он сдвинул камень и вынул из-под него тряпку, в которую были завернуты 
медные и
серебряные слитки, но там не набралось даже двух дебенов, хотя это были 
сбережения целой
жизни раба. Все это Каптах отдал мне, правда обливаясь при этом слезами и 
обнаруживая
глубокую печаль. Да будет он во веки веков благословен за свою доброту и да 
сохранится тело
его вечно!
У меня ведь были друзья – и Птахор, и Хоремхеб, наверное, могли бы одолжить мне
золота, даже Тутмес смог бы мне помочь, но я был молод и думал, что мой позор 
уже всем
известен, и предпочел бы умереть