ому не ведом, а я должна заботиться о своем добром имени.
– Имущество моего отца не принадлежит мне, – возразил я, ужаснувшись. – Ты не
можешь требовать его у меня, Нефернефернефер.
Склонив головку и глядя на меня зелеными глазами, она сказала, а лицо ее при 
этом было
бледным и трогательным:
– Имущество твоего отца – это твое законное наследство, Синухе, ты это хорошо 
знаешь,
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 60
ведь у твоих родителей нет дочери, которая имела бы в наследовании преимущества 
перед
сыном, ты их единственный ребенок. Ты скрыл от меня также, что отец твой слеп и 
передал
тебе свою печать и право распоряжаться всем, что имеет.
Это была правда; потеряв зрение, отец мой Сенмут отдал свою печать мне и 
попросил
заботиться о его имуществе, соблюдая его интересы, – сам он уже не мог 
расписываться. Он и
Кипа часто говорили о том, что дом надо бы продать за хорошую цену, купить 
маленький
домик за городом и жить там, пока за ними не придет смерть и они не отправятся 
по дороге
вечной жизни.
В ответ на слова Нефернефернефер я не сумел вымолвить ни звука, в такой ужас 
повергла
меня мысль о возможности предать отца и мать, которые мне доверяли.
– Возьми в руки мою голову и коснись губами моей груди, ибо в тебе есть что-то, 
что
лишает меня сил, Синухе. Я не хочу думать о своей выгоде, когда речь идет о 
тебе, и буду
веселиться с тобой весь этот день, если ты подаришь мне отцовское имущество, 
хотя оно и
стоит немногого.
Я взял ее голову в ладони, она была такой гладкой и такой маленькой и изящной, 
что я
больше не мог бороться со своей страстью.
– Пусть будет по-твоему, – решил я и сам услышал, как дрожит мой голос. Но 
когда я
захотел войти в нее, она сказала:
– Ты совсем скоро попадешь во владения, которые уже принадлежат тебе, но прежде
найди знающего законы писца, чтобы он оформил твой подарок согласно обычаю, ибо 
я не
верю мужским обещаниям, ведь вы все так коварны, а я должна заботиться о своей 
репутации.
Я разыскал ученого писца, и каждый шаг, который я сделал вдали от 
Нефернефернефер,
был для меня мучителен. Поэтому я очень торопил писца, поставил под документом 
отцовскую
печать и расписался вместо него, чтобы писец мог в тот же день отправить 
документы в
царский архив для хранения. Но у меня уже не было ни серебра, ни меди, чтобы 
расплатиться с
писцом, и он был недоволен, хотя согласился ждать вознаграждения, пока 
имущество не будет
распродано – это тоже было занесено в документы.
Однако когда я вернулся, служанки сказали, что Нефернефернефер спит, и мне 
пришлось
ждать до позднего вечера. Наконец она проснулась, приняла меня, и я передал ей 
расписку
писца, которую она небрежно сунула в черную шкатулку.
– Ты очень настойчив, Синухе, – сказала она, – но я честная женщина и держу 
свои
обещания. Получи же то, за чем ты пришел.
Она опустилась на ложе и раскрыла мне свои объятия, но отнюдь не веселилась со 
мной, а
отвернула голову и смотрелась в зеркало. Прикрыв рот ладонью, она тайком зевала,
 так что
радость, которой я жаждал, была для меня словно зола. Когда я поднялся, она 
сказала:
– Ты получил то, чего хотел, Синухе, и теперь оставь меня в покое, потому что 
ты мне
очень надоел. Никакой радости я с тобой не испытываю, ты слишком неопытен и 
горяч, а твои
руки доставляют мне боль. Но раз ты не умеешь ничего лучшего, я не стану 
подсчитывать свои
труды, если ты наконец перестанешь мне досаждать. Как-нибудь в другой раз 
можешь прийти,
хотя я тебе, наверное, наскучила.
Я был опустошен, как скорлупа, и, едва держась на ногах, ушел домой. Я хотел 
оказаться
во тьме тихой комнаты