кой, которая разделила бы с ним ложе. И 
женщины, которых
я направлял к тебе, чтобы они раздевались перед тобой и заставляли тебя 
повеселиться с ними,
уходили от тебя недовольными и называли меня крысой или навозником. А ведь 
среди них
были довольно молодые и даже красивые. Но все мои заботы были напрасны, а я, 
дурак,
радовался в душе, думая, что ты, может быть, никогда не приведешь в свой дом 
жену, которая
била бы меня по голове и плескала мне кипяток на ноги, поссорившись с тобой. 
Глупец я
безмозглый! Стоит бросить в камышовую хижину первую головешку, как хижина 
сгорает
дотла.
И еще он сказал:
– Почему ты в неопытности своей не спросил у меня совета, господин мой? Ведь я 
много
видел и много знаю, хотя ты обо этом не догадываешься. Я когда-то тоже спал с 
женщинами и
уверяю тебя, что хлеб и пиво и набитый желудок лучше лона самой прекрасной из 
них. Ох,
господин мой, когда мужчина идет к женщине, он должен брать с собой палку, 
иначе она
завладеет им и опутает его цепями, которые врезаются в тело, как тонкая нить, и 
натирают
сердце, как камушек в сандалии натирает ногу. Клянусь Амоном, лучше было бы, 
господин
мой, чтобы ты приводил на ночь девушек, тогда мы избавились бы от всего этого. 
Ты напрасно
тратил время в кабачках и в домах увеселений, если женщина превратила тебя в 
раба.
Он наговорил еще много другого, пока голос его не стал в моих ушах подобен 
жужжанию
мухи. Наконец он успокоился, приготовил мне еду и принес воды для омовения рук, 
но я не в
силах был есть, потому что тело мое горело словно в огне, и, когда наступил 
вечер, я не мог
думать ни о чем другом, кроме единственного желания.
Каптах поел с аппетитом, выпил до дна кувшин пива и запел печальные песни, он 
рвал на
себе волосы и посыпал себя пеплом, пока не уснул.
Но я не мог спать, так беспокойно было мое тело. Поэтому я отправился бродить в
темноте, стал кружить возле храма Баст и видел, что перед домом Нефернефернефер 
горят
факелы, а из носилок выходят веселые гости и входят в ее дом. Но я не 
осмеливался явиться к
ней, помня о ее запрете. Поэтому я кружил возле храма Баст, и мысли мои были 
как ядовитые
змеи, которые больно жалят. Девушки дергали меня за рукава и смеялись и шептали 
мне что-то
во тьме, пока я наконец не измучился так, что последовал за одной из них. Она 
попросила у
меня подарок, я отдал ей последнюю медяшку и пошел за ней к стене храма, где 
она легла на
землю, раскинув одежды и раскрыв мне свое тело. Но я не смог взять ее, хотя и 
желал этого, а
земля возле стен пахла мочой, и девушка шла за мной, проклиная меня и плюя мне 
вслед.
Я возвратился домой истерзанный, словно меня отхлестали плетьми, но постель моя 
была
подобна раскаленной печи, и я стонал во сне. Утром я почистился, оделся и 
умастил лицо
благовониями, собираясь к Нефернефернефер, ибо я чувствовал, что умру, если не 
увижу ее и
не притронусь к ее руке. Глаза Каптаха были красны от слез и от пива, он скреб 
свою
усыпанную пеплом голову и бросился передо мной на пол, надеясь не пустить меня. 
Но я
рассердился и наступил на него ногой, чтоб выйти, хотя мне лучше было бы не 
уходить.
Свиток четвертый
НЕФЕРНЕФЕРНЕФЕР
1
Я отправился к Нефернефернефер, едва дождавшись утра, но она еще спала, и 
служанки
ее тоже спали, а за то, что я их разбудил, они с проклятиями облили меня 
грязной водой. И я,
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 59
словно нищий, сидел у ворот, пока в доме не послышались голоса, и тогда я 
постучался снова.
Нефернефернеф