ся в красные страны, где вино прозрачно и 
женщины
веселы. В Митанни и Вавилонии, где реки текут вспять, очень чтят египетских 
врачевателей,
так что ты сможешь разбогатеть, а я стану слугой уважаемого господина. 
Поторопись же,
господин мой, чтобы мы успели собрать твои вещи до наступления тьмы. – И он 
стал дергать
меня за край одежды.
– Каптах, Каптах! – сказал я. – Не мешай мне своими глупостями, ибо на сердце у 
меня
смертельный мрак и тело мое уже не принадлежит мне. Меня связали цепями, 
которые не
видны, но которые прочнее медных. Я не могу убежать – каждое мгновение, 
проведенное вдали
от Фив, было бы для меня мучительнее огненной печи.
Мой слуга сел на пол, потому что ноги его были усеяны болезненными мозолями, 
которые
я время от времени у него удалял. Он сказал:
– Видно, Амон покинул нас, и это не удивительно, ведь ты так редко приносил ему 
дары.
И хотя я всегда жертвовал ему пятую часть того, что крал у тебя, в 
благодарность за то, что мне
достался такой молодой и добрый хозяин, он бросил и меня. Что же делать? Значит,
 надо
сменить бога и поскорее вознести жертвы новому богу, может быть, он отведет от 
нас зло и
возвратит благополучие.
– Не говори глупостей! – сказал я, уже сожалея, что назвал его по имени, раз он 
сразу так
осмелел. – Твои речи для меня не больше жужжания мухи, и ты забываешь, что у 
нас уже нет
ничего, что мы могли бы принести в жертву, – все, чем мы владели, принадлежит 
теперь
другому.
– Это мужчина или женщина? – спросил Каптах, обнаруживая любопытство.
– Женщина, – ответил я – ведь мне ни к чему было таиться от него.
Услышав это, он вновь завопил и стал рвать на себе волосы:
– Лучше бы мне никогда не родиться на этот свет! Лучше бы мать задушила меня
пуповиной в час моего рождения! Ибо нет для раба горшей беды, чем служить 
бессердечной
женщине, а она, конечно, бессердечная, раз так с тобой поступила. Она с утра до 
вечера станет
гонять меня на моих больных ногах, колоть меня булавками и бить палкой по моей 
старой
спине, пока я не закричу и не заплачу. Так будет со мной, хотя я молился Амону 
и воздавал ему
жертвы в благодарность за то, что он сделал меня слугой молодого, неопытного 
хозяина.
– Она вовсе не бессердечна, – возразил я, ибо дошел уже до такого безумства, 
что мне
хотелось говорить о Нефернефернефер даже с рабом, поскольку у меня не было 
другого
собеседника, которому я мог бы открыть свое сердце. – Обнаженная, в постели, 
она прекраснее
луны, ее тело гладко от дорогих притираний, и глаза ее зелены, как Нил под 
палящим солнцем.
Ты будешь достоин зависти и счастлив, Каптах, если тебе придется жить вблизи 
нее и дышать
воздухом, которым дышит она.
– Она, конечно, продаст меня в носильщики тяжестей или в каменоломни, так что 
легкие
мои слипнутся, из-под ногтей брызнет кровь, и я умру в грязи, как забитый осел.
В глубине сердца я понимал, что он, может быть, говорит правду, ведь в доме
Нефернефернефер вряд ли найдется место и пища для такого, как он. Из моих глаз 
тоже
полились слезы, но я не знал – оплакиваю ли я его или самого себя. Увидев это, 
Каптах
немедленно умолк и испуганно посмотрел на меня. А я закрыл лицо руками, не 
обращая
внимания на то, что мои слезы видит раб. Каптах коснулся моей головы широкой 
ладонью и
печально сказал:
– Это все моя вина, раз я не смог уберечь своего господина. Но я ведь не знал, 
что он был
невинен и чист, как платье, которое еще ни разу не стиралось, – иначе я не могу 
объяснить того,
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 58
что случилось. Я, правда, очень удивлялся, почему мой хозяин, возвращаясь ночью 
из кабачка,
никогда не посылает меня за деву