на даже не замечает меня, хотя я все время у нее на глазах. 
Она не
опирается на мою руку, если я протягиваю ее, чтобы подсадить в носилки. Может 
быть, она
считает меня грязным, так как солнце сожгло мою кожу до черноты?
– Значит, она из высокородных? – спросил я.
– Бесполезно говорить о ней, – отрезал Хоремхеб. – Она прекраснее луны и звезд 
и
дальше от меня, чем луна и звезды. Мне воистину легче схватить в объятия луну, 
чем ее.
Поэтому я должен ее забыть. Поэтому я должен покинуть Фивы, иначе я умру.
– Я надеюсь, твоя страсть не вспыхнула к Божественнной царице, – сказал я в 
шутку,
чтобы рассмешить его. – Она кажется мне слишком старой и толстой для молодого 
мужчины.
– У нее есть ее жрец, – с презрением отмахнулся Хоремхеб. – Я думаю, они 
предавались
бесчестью еще при жизни фараона.
Но я предостерегающе поднял руку и сказал:
– Воистину ты испил яду из многих отравленных колодцев по дороге в Фивы.
Хоремхеб заговорил снова:
– Та, к которой направлены мои желания, красит свои губы и щеки кармином, глаза 
ее
миндалевидны, и никто еще не притронулся к ее телу под царским льном. Имя ее 
Бакетамон, и
в жилах ее течет кровь фараонов, так что теперь ты все знаешь о моем безумии, 
Синухе. Но
если ты об этом кому-нибудь расскажешь или даже словом намекнешь мне самому, я 
приду и
убью тебя, где бы ты ни был, вложу твою голову между твоих же ног и заброшу 
тело на стену.
Даже имя ее никогда не упоминай при мне, ибо тогда я и в самом деле тебя убью.
Я пришел в ужас – ведь это действительно немыслимо, чтобы безродный человек
осмелился бросать взгляд на дочь фараона и жаждать ее сердцем. Поэтому я 
сказал:
– Ни один смертный не может к ней прикоснуться, а если кто-то на ней женится, 
то это
будет только ее брат, наследник, который усадит ее рядом с собой как Великую 
Божественную
супругу. Так должно произойти, я прочел это в глазах принцессы возле ложа 
умирающего
фараона – она не видела никого другого, кроме своего брата. Я смотрел на нее со 
страхом,
потому что это женщина, тело которой не согреет ни одного мужчину, а в ее 
миндалевидных
глазах я прочел пустоту и смерть. Поэтому я тоже скажу тебе: «Уходи, Хоремхеб, 
друг мой, ибо
Фивы не для тебя».
Но Хоремхеб нетерпеливо перебил:
– Я все это знаю отлично и даже лучше тебя, так что твои слова для моих ушей 
как
жужжание мухи. Лучше вернемся к тому, что ты только что говорил о другом зле, 
ибо сердце
мое переполнено и, испив вина, я хотел бы, чтобы мне улыбалась любая женщина. 
Но ее
одежда должна быть из царского льна, на голове у нее должен быть парик, а губы 
и щеки –
карминно-красные, и я не возжелаю ее, если ее глаза не будут миндалевидными, 
как месяц на
небе.
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 49
Я улыбнулся и с облегчением сказал:
– Теперь твои речи разумны. Подумаем вместе, по-дружески, как тебе лучше 
поступить.
Много ли у тебя золота?
Хоремхеб посмотрел на меня надменно:
– Я не унижусь до того, чтобы взвешивать свое золото, ведь золото – это грязь 
под
ногами. Но на шее у меня цепь, а на руках браслеты. Этого достаточно?
– Может быть, золото и не понадобится, – решил я. – Пожалуй, будет умнее, если 
ты
ограничишься улыбкой, ибо женщины, которые облачаются в царский лен, прихотливы,
 и твоя
улыбка может распалить кого-нибудь из них. Разве во дворце нет таких? Зачем 
тебе тратить зря
золото, которое может еще пригодиться?
– Плевать мне на дворец! Но я знаю другое место. В нашей охране есть некий 
Кефта,
критянин, которому я однажды дал пинка, когда он высмеял меня, так что теперь 
он стал меня
уважать. Он предло