отой браслет со своего запястья и сказал:
– Разрешаю тебе придти в Золотой дворец приветствовать меня, копьеносец.
Но Хоремхеб дал золотому браслету упасть в песок у своих ног и гневно посмотрел 
на
Эйе:
– Я подчиняюсь лишь приказу фараона. Если не ошибаюсь – это он сидит тут в
царственном уборе. Сокол привел меня к нему, и этого знаменья мне довольно.
Эйе не рассердился.
– Золото дорого, оно всегда пригодится, – сказал он, наклонился, поднял браслет 
и снова
надел его на запястье. – Поклонись же своему фараону, но, чтобы следовать за 
ним, копье тебе
придется оставить.
Наследник подошел к нам. Он был бледен и утомлен, но его лицо, к моей радости, 
пылало
воодушевлением.
– Следуйте за мной! – сказал он. – Следуйте все за мной по новому пути, ибо мне
открылась истина.
Мы пошли за ним к носилкам, хотя Хоремхеб ворчал про себя:
– Истина – в копье.
Но он согласился передать свое копье стражнику, бегущему впереди, и когда 
носилки
двинулись, мы сели на ручки.
Носильщики пустились бегом, возле пристани наготове стояла лодка, и мы, как 
уходили
из дворца, так и вернулись в него, не привлекая ничьего внимания, хотя народ 
толпился вокруг
дворцовых стен.
Мы вошли в покои наследника, он показал нам большие критские кувшины, 
поверхность
которых была расписана словно живыми рыбами и животными. Мне хотелось, чтобы их 
увидел
Тутмес, ведь они свидетельствовали о том, что искусство может быть не только 
таким, как
египетское. Усталый, но уже успокоенный, юный фараон говорил совершенно разумно 
и
держался с нами как простой ровесник, не требуя преувеличенной почтительности 
или знаков
преклонения. Потом нам объявили, что Божественная царица-мать идет склонить 
колени перед
новым фараоном, и он попрощался с нами, пообещав, что не забудет о нас. Выйдя, 
Хоремхеб
растерянно посмотрел на меня.
– Я обеспокоен, – сказал он. – Мне некуда идти.
– Оставайся здесь, – посоветовал я. – Он обещал помнить о тебе, поэтому лучше 
быть
поблизости, боги забывчивы.
– Зачем мне оставаться среди этих мух, – проворчал Хоремхеб, указывая на 
придворных,
которые, жужжа, сновали возле дверей, ведущих в покои наследника. – Нет, у меня 
серьезная
причина для беспокойства, – продолжал он мрачно. – Что станет с Египтом, если 
фараон
страшится крови и считает, что все народы, языки и цвета кожи равны? Я родился 
воином,
разум воина говорит мне, что для войска это предвещает беды. Я, во всяком 
случае, пойду за
своим копьем. Оно осталось у впередибегущего.
Мы расстались, я сказал ему, что если ему понадобится друг, он может поискать 
меня в
Доме Жизни.
Птахор, недовольный, с воспаленными глазами, ожидал меня в нашей комнате.
– Тебя не было на рассвете дня при последнем вздохе фараона, – сказал он с 
упреком. –
Тебя не было, а я спал, так что ни один из нас не увидел, как душа фараона 
птицей вылетела из
его носа и взмыла к солнцу, чему было множество свидетелей. Я тоже с 
удовольствием
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 43
посмотрел бы на это, потому что очень люблю подобные чудеса, но никто не 
разбудил меня. С
какой девицей ты проспал эту ночь?
Я рассказал ему, что произошло, и он воздел руки в изумлении.
– Да хранит нас Амон! – произнес он. – Значит, новый фараон безумен.
– Не думаю, – возразил я, ибо сердце мое расположилось к юноше, которого я 
оберегал и
который был со мною приветлив. – Он посвятил себя новому богу. Когда он сам 
разберется в
своих чувствах, в стране Кемет, наверное, произойдут чудеса.
– Да сохранит от этого нас Амон! – с ужасом воскликнул Птахор. – Лучше налей 
мне
вина, моя глотка суха, как