вился на свет, мне было предсказано, что я стану великим. 
Сокол летел,
указывая мне путь, и я оказался здесь, так как не нашел ночлега в городе. Едва 
только
спускается ночь, фиванцы пугаются человека с копьем. Но я хочу наняться в 
войска к фараону,
ибо рассказывают, что фараон болен и, наверно, нуждается в крепких руках для 
защиты своего
могущества.
Тело его было сильным, как у молодого льва, глаза бросали взгляды, острые, как 
разящие
стрелы. Я с завистью подумал, что найдется немало женщин, которые скажут ему: 
«Красивый
юноша, не хочешь ли ты развлечь меня в моем одиночестве?»
Тут раздался жалобный стон наследника, он попытался ощупать свое лицо, ноги его
задергались. Я вынул у него изо рта тряпку и пожалел, что нет воды, которая 
освежила б его.
Хоремхеб смотрел на него с холодным любопытством и спросил:
– Он что, умирает?
– Нет, – отвечал я раздраженно. – Он болен священной болезнью.
Хоремхеб взглянул на меня и сжал копье.
– Ты не смеешь презирать меня, хотя я беден и хожу пешком, – сказал он. – Я 
сносно
пишу и читаю, я стану повелителем! Так что за бог вселился в него?
В народе считается, что устами припадочного говорит бог – поэтому он и задал 
такой
вопрос.
– У него свой, особый бог, – ответил я. – Я думаю, что он немного безумен. 
Когда он
придет в себя, ты, надеюсь, поможешь мне отнести его в город. Там мы найдем 
носилки, в
которых я доставлю его домой.
– Ему холодно, – сказал Хоремхеб, сбросил с себя плащ и накинул его на 
наследника. –
Утра в Фивах холодные, а меня греет собственная кровь. К тому же я знаю многих 
богов и мог
бы назвать тебе немало таких, которые были ко мне благосклонны. Но сам я 
поклоняюсь Хору.
Этот мальчик, наверное, из богатой семьи – его кожа бела и нежна, а руки не 
знали труда. Но
кто ты?
Он говорил много и быстро, и в горячности его слов угадывались мытарства, 
которые
пришлось перенести сыну бедняка, проделавшему длинный путь в Фивы и испытавшему 
на
этом пути враждебность и унижения.
– Я врачеватель, – сказал я ему. – Кроме того, мне присвоен сан младшего жреца 
в
фиванском храме Амона.
– Ты, наверно, привел его в пустыню, чтоб вылечить, – решил Хоремхеб. – Но тебе
следовало одеть его потеплее. Только не думай, – добавил он вежливо, – что я 
хочу выразить
сомнение в твоем искусстве целителя.
Холодный красный песок искрился под лучами восходящего солнца, наконечник копья
Хоремхеба пылал огнем, и сокол, крича, кружил вокруг его головы. Наследник сел, 
зубы его
стучали, он слабо стонал и растерянно оглядывался.
– Я его видел, – сказал он. – Мгновенье длилось как столетие, у меня не было 
возраста, а
он простер над моей головой тысячу благословляющих рук, и в каждой руке был 
знак
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 41
бессмертия. Как же мне после этого не верить?
– Надеюсь, ты не поранил язык? – спросил я озабоченно. – Я пытался уберечь тебя 
от
этого, но у меня не было деревяшки.
Однако голос мой для него был подобен жужжанию мухи. Посмотрев на Хоремхеба, он
улыбнулся в замешательстве, взгляд его прояснился, и он стал красив.
– Тебя послал Атон, Единственный? – спросил он неуверенно.
– Сокол летел передо мной, и я следовал за своим соколом. Поэтому я здесь. 
Остальное
мне неведомо.
Но наследник увидел в его руках копье и нахмурился.
– У тебя копье, – сказал он укоризненно.
Хоремхеб потряс копьем.
– Его ствол из прямого дерева, – сказал он. – А выкованный из меди наконечник 
жаждет
испить крови врагов фараона. Мое копье страдает от жажды, его зовут 
Смертоносным.
– Не надо крови, – покачал голов