задавая нужные вопросы.
Понятно поэтому, что чем дальше я продвигался в моем учении, тем глубже 
чувствовал,
как мало знаю. Так, оказывается, что врач выучивается лишь тогда, когда 
смиренно осознает,
что в действительности не знает ничего. Этого, однако, не следует говорить 
непосвященным,
ибо самое важное, чтобы больной верил врачу и полагался на его умение. Это – 
основа всякого
лечения, на этом все строится. Врач не имеет права ошибаться, ибо иначе он 
теряет свой
авторитет и подрывает авторитет всех врачей. В богатых домах, куда после визита 
одного
целителя приглашают еще двух или трех для совета в сложных случаях, собратья по 
профессии
скорее покроют ошибку первого врача, чем станут разоблачать ее на позор всей 
своей касты.
Поэтому-то говорят, что врачи вместе хоронят своих больных.
Но всего этого я еще не знал тогда, вступая в Дом Жизни, преисполненный 
почтения и
веря, что найду там всю земную мудрость и доброту. Первые недели в Доме Жизни 
были
особенно тяжелы, ибо поступивший новичок делается слугой всех остальных и даже 
самый
последний из низших служителей стоит выше его и помыкает им. Первым делом 
ученик
должен научиться чистоте, и нет такой грязной работы, которую его не заставляли 
бы
исполнять, так что он болеет от отвращения, пока в конце концов не привыкнет. 
Но вскоре он
уж и спросонья знает, что нож лишь тогда чист, когда очищен огнем, а одежда 
лишь тогда
чиста, когда выварена в воде со щелоком.
Однако все, что относится к врачебному искусству, описано в других книгах, и я 
не стану
больше в это вдаваться. Зато я расскажу о том, что касается меня самого, что я 
сам видел и о
чем другие не писали.
По истечении долгого испытательного срока настал день, когда я, совершив 
священный
обряд очищения, был одет во все белое и получил разрешение практиковать в 
приемном покое.
Я учился рвать зубы у сильных мужчин, перевязывать раны, вскрывать нарывы и 
накладывать
лубки на переломы. Все это было не ново для меня, и с помощью отцовской науки я 
успевал
хорошо и вскоре стал учителем и наставником своих товарищей. Я начал получать 
подарки как
врач, и велел выгравировать свое имя на зеленом камне, который дала мне 
Нефернефернефер,
чтобы скреплять рецепты собственной печатью.
Мне давали все более и более трудные задания и разрешили дежурить в залах, где 
лежали
неизлечимые больные, и я мог наблюдать, как знаменитые врачи проводили лечение 
и делали
труднейшие операции, от которых десять больных умирали, а один выживал. И я 
увидел, что
для врачей смерть обычное дело, а для больных она часто желанный друг, так что 
сплошь и
рядом лицо человека после смерти бывает счастливее, чем в горькие дни его жизни.

И все же я был слеп и глух, пока не пришел день прозрения, так же как в 
отрочестве, когда
изображения, слова и буквы вдруг ожили для меня. Однажды глаза мои открылись, и 
я
проснулся как ото сна и с радостным трепетом сердца спросил: почему? И вопрос 
этот был для
меня крече тростника Тота и сильнее надписей, высеченных на камне.
Это случилось так. У одной женщины не было детей, и она себя считала себя 
бесплодной,
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 27
поскольку ей исполнилось уже сорок лет. Но у нее прекратились месячные, она 
встревожилась
и пришла в Дом Жизни, опасаясь, что злой дух вошел в нее и отравил ее тело. Как 
велено в
таких случаях, я взял зерна и посадил их в землю. Часть зерен я полил водой 
Нила, остальные
же полил водой из тела женщины. Землю с посевом я выставил на солнце и велел 
женщине
вернуться через несколько дней. К ее возвращению я увидел, что зерна, политые 
одной водой,
дали малые побеги,