ь, и мы выбрались из города, не задержанные стражами. Я 
заполз
под навес в лодке, чтобы прислонить усталую голову, поскольку, как я уже 
рассказывал,
царские воины разбудили меня еще на рассвете, а день был полон тревог, 
неразберихи и шума,
подобных которым я никогда не переживал. Но отдохнуть мне не удалось – Минея 
вылезла из
ковра и стала смывать с себя кровь, пригоршнями черпая воду, при этом казалось, 
что с рук ее
стекает лунный свет, отраженный в реке. Она без улыбки посмотрела на меня и 
сказала с
гневом:
– Я по твоей милости вся перемазалась, от меня так разит кровью, что мне, 
наверное,
вовек не отмыться. А когда ты нес меня в ковре, то прижимал гораздо сильнее, 
чем
требовалось, – я чуть не задохнулась.
Но я очень устал, ее упреки мне надоели, и я отвечал, зевая:
– Замолчи, проклятая. Когда я думаю обо всем, что ты заставила меня сделать, у 
меня
заходится сердце, я бы с радостью бросил тебя в реку, там бы вода все отмыла, 
раз тебе этого
так хочется. Если бы не ты, сидел бы я теперь в Вавилоне по правую руку царя, а 
жрецы Башни
без утайки делились бы со мной всеми своими премудростями, так что я стал бы 
самым ученым
врачевателем на земле. Я истратил из-за тебя заработанные своим искусством 
подарки, золото
мое иссякло, и я не решаюсь воспользоваться глиняными табличками, по которым 
его можно
было получить в хранилищах храмов. Будь проклят день, когда мы встретились, 
отныне я
ежегодно стану отмечать его как день скорби, посыпая голову пеплом и одеваясь в 
рубище.
Она купала руки в луной дорожке, вода под ее пальцами растекалась, подобно
расплавленному серебру, и, не глядя на меня, она произнесла низким голосом:
– Если так, то лучше я сама брошусь в воду – вот и избавишься от меня. – И она 
встала,
собираясь кинуться в реку, но я крепко схватил ее и сказал:
– Оставь свои глупости, если ты утонешь, значит, все мои труды напрасны, а это 
уж было
бы верхом нелепости. Ради всех богов, Минея, хватит капризов, дай мне спокойно 
отдохнуть, я
очень устал.
Сказав так, я залез под ковер, ибо ночь была холодна, хотя стояла уже весна и 
цапли
кричали в камышах. Но она вползла ко мне под ковер и робко предложила:
– Раз я ничем не могу тебе помочь, позволь мне согреть тебя.
Я не мог ей больше возражать и крепко уснул, а она согревала меня своим молодым
телом, подобным __________узкой жаровне, лежащей у меня под боком.
Проснувшись утром, я увидел, что лодка поднялась далеко вверх по реке. Усталые 
гребцы
ворчали:
– У нас одеревенели плечи и разболелись спины. Ты, видно, решил загнать нас до 
смерти.
Зачем спешить как на пожар?
Я отвечал им, намеренно стараясь ожесточить себя:
– Тот, кто положит весла, познакомится с моей палкой, привал сделаем в полдень. 
Тогда
наедитесь и напьетесь, каждый получит по глотку финикового вина, оно вас так 
взбодрит, что
вы почувствуете себя легко, словно птицы. А если будете приставать, нашлю на 
вас злых духов,
ибо я жрец и ведун, я знаю таких богов, которые пожирают людей.
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 125
Я сказал это, чтобы запугать их, но при ярком солнечном свете они не испугались 
и
решили:
– Он один, а нас десять! – и ближайший ко мне попытался ударить меня веслом, 
однако
тут загремел лежавший на дне лодки погребальный кувшин, Каптах заорал, 
забарабанил
изнутри в его стенки и хриплым голосом начал слать такие проклятья, что гребцы 
от ужаса
сделались серыми, один за другим попрыгали в воду и исчезли, унесенные течением.

Лодку закружило и накренило, но я сумел направить ее к берегу и бросил якорь. 
Минея,
расчесывая волосы, вышла