ме того, если у твоего фараона нет дочери, 
чтобы прислать
ее ко мне, и если он не захочет посылать ко мне дочь, пусть пришлет из Египта 
любую знатную
девушку, чтобы я мог здесь сказать, что она дочь фараона. Никто в Вавилонии не 
станет
сомневаться в моих словах, а фараон ничего не потеряет. Но если он и на это не 
согласится, я
пошлю отряды добыть мне его дочь, ибо я упрям и то, что забрал себе в голову, 
оттуда не
выйдет.
Его слова меня напугали, и я сказал, что война обошлась бы дорого, очень 
помешала бы
торговле и стала для него более убыточной, чем для Египта. Я сказал также:
– Может быть, тебе лучше подождать, пока твои послы сообщат, что у фараона 
родились
дочери. Тогда ты сможешь послать ему глиняную табличку со своей просьбой, и, 
если он
согласится, он, наверное, пошлет к тебе свою дочь и не обманет тебя, ибо у него 
новый
могущественный бог, с которым он всегда правдив. И всякая ложь для него ужасна.
Этого Буррабуриаш не мог понять.
– О таком боге я и слышать не хочу, – сказал он, – и очень удивлен, что твой 
фараон
выбрал себе такого бога, ведь всем людям ведомо, что излишняя честность 
приносит беды и
разоряет человека. Я молюсь всем богам, даже таким, которых не знаю, ибо так 
надежнее и так
принято, но с этим богом я не хочу иметь дела и предпочитаю держаться от него 
подальше.
И еще он сказал:
– Вино меня взбодрило и порадовало мою печень, а твои речи о дочерях фараона и 
их
красоте разожгли меня, так что я, пожалуй, отправлюсь в женские покои. Пойди и 
ты со мной,
как врачу тебе это разрешается, а так как жен у меня больше чем достаточно, я 
не рассержусь,
если ты выберешь какую-нибудь из них, чтобы повеселиться с ней, лишь бы ты 
только не
сделал ей ребенка, ибо это вызовет всякие сложности. К тому же мне интересно 
посмотреть, как
египтянин веселится с женщиной, ибо у всякого народа свои обычаи, и ты не 
поверил бы мне и
очень удивился бы, если бы я тебе рассказал о привычках жен, привезенных из 
дальних стран.
Не слушая моих возражений, он насильно повел меня в женские покои и показал мне 
там
картинки на плитках, которыми были покрыты стены и на которых его художники 
изобразили
мужчин и женщин, веселящихся друг с другом разными способами. Он показал мне 
также
некоторых своих жен, увешанных украшениями и драгоценностями, одетых в дорогие 
наряды,
среди них были и зрелые женщины, и совсем юные девушки из всех известных мне 
стран, а
также из варварских племен. Облик и цвет кожи последних отличались от других, 
они громко,
словно обезьяны, болтали на своих языках и танцевали перед царем, обнажив 
животы, всячески
его соблазняя и состязаясь друг с другом в возможности привлечь благосклонность 
правителя.
Он настойчиво предлагал мне выбрать какую-нибудь женщину, пока я ему не сказал, 
что
поклялся своему богу не касаться женщин, если мне предстоит врачевание. На 
следующий день
я обещал исцелить с помощью ножа одного из приближенных, удалив у него нарост 
на
мошонке, поэтому, объяснял я царю, мне нельзя касаться женщины, чтобы не 
посрамить свое
искусство целителя, и лучше всего удалиться. Царь поверил в это и отпустил меня,
 но женщины
были очень огорчены, показывая жестами и словами, как они недовольны. Если не 
считать
скопцов, они еще никогда не видели в своих покоях молодого мужчины, ведь царь 
был еще
очень юн, хил и безбород.
Но прежде чем я ушел, царь сказал, усмехнувшись про себя: – Реки разлились, и 
весна
пришла, поэтому жрецы выбрали тринадцатый день, начиная с сегодняшнего, днем 
весеннего
праздника и днем ложного царя. Н