света, – плаксиво заговорил старик, бухнувшись 
лбом
об пол, – мы сделали все, чтобы тебя вылечить, мы приносили в жертву челюсти и 
зубы, чтобы
изгнать злого духа, который вселился в твой рот, мы били в барабаны, дули в 
трубы и плясали,
одевшись в красные одежды, чтобы испугать его, но больше мы ничего не могли 
сделать, ибо
ты не позволил нам тронуть твой подбородок, чтобы излечить тебя. Я не верю, 
чтобы этот
грязный чужестранец мог сделать что-нибудь лучше нас.
– Я – Синухе, египтянин, Тот, который одинок, Сын дикого мула, – заговорил я, – 
и мне
незачем подвергать тебя осмотру, чтобы понять, что твой коренной зуб заставил 
вздуться твою
щеку, раз ты не позволил вовремя почистить его или удалить, как тебе, наверное, 
предлагал
твой врачеватель. Такая болезнь – это болезнь ребенка, а не повелителя четырех 
сторон света,
перед которым дрожат народы и даже лев склоняет голову, как я сам это вижу. Но 
я знаю, что
боль твоя велика, и поэтому хочу тебе помочь.
Царь, держась за щеку, сказал:
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 105
– Твои речи дерзки, и, будь я здоров, я, наверное, повелел бы вырвать твой 
наглый язык и
проткнуть твою печень, но теперь у меня нет на это времени, так что вылечи меня 
скорее и
получишь хорошую награду. Но если ты причинишь мне боль, я повелю немедленно 
тебя
убить.
Я отвечал ему:
– Будь по-твоему. Меня защищает маленький, но очень сильный бог, по желанию
которого я не пришел вчера, ибо вчера это было бы напрасно. А теперь я вижу, 
что нарыв твой
созрел, его уже можно проткнуть, и, если хочешь, я это сделаю, но от боли 
человека не могут
оградить даже боги. Я обещаю врачевать со всей осторожностью и ручаюсь, что 
тебе станет
гораздо легче, а скоро ты даже не вспомнишь о боли.
Подперев щеку рукой и хмуро меня разглядывая, царь задумался. Если бы не зубная 
боль,
он был бы красивым отроком, хотя и очень самонадеянным, и я почувствовал к нему 
любовь.
Он понял это по моему взгляду и наконец сердито сказал:
– Делай быстрее что знаешь.
Старик стал плакаться и биться лбом об пол, но я, не обращая на него внимания, 
велел
нагреть вина, смешал его с притупляющим снадобьем и дал царю выпить. Немного 
погодя, он
повеселел и сказал:
– Боль проходит, не прикасайся ко мне больше.
Но моя воля была сильнее его воли, я заставил его открыть рот, крепко зажал его 
голову
под мышкой и вскрыл нарыв ножом, очищенным в огне, который Каптах захватил с 
собой.
Правда, это не был священный огонь Амона, которому Каптах по небрежности дал 
погаснуть
во время путешествия по реке, этот огонь он раздул в «Беседке Иштар», пользуясь 
огненным
сверлом и веря в своем безумии, что скарабей не менее могущественен, чем Амон.
Когда нож коснулся царя, он дико вскрикнул, а лев вскочил на ноги, зарычал и, 
сверкая
глазами, грозно замахал хвостом. Царь выплевывал гной, вытекавший из нарыва, и 
я помогал
ему, осторожно надавливая на щеку, так что он скоро почувствовал себя гораздо 
лучше.
Сплевывая и плача от радости, он говорил:
– Синухе-египтянин, да благословят тебя боги, хотя ты и доставил мне боль.
– Я сумел бы сделать это так же, как он, и даже лучше, если бы ты только 
позволил мне
коснуться твоего царственного подбородка, – вмешался оскорбленный старик. – А 
еще лучше
это сделал бы твой целитель зубов.
Но он очень растрерялся, когда я подтвердил:
– Старик говорит правду, он воистину сделал бы это так же хорошо, как я, а 
целитель
зубов – еще лучше. Но их воля не была так сильна, как моя, поэтому они не 
смогли освободить
тебя от боли. Врачеватель должен осмеливаться наносить боль даже царям, не 
опасаясь за свою
жизнь, если эт