изни без мучений.
Я врачевал и тех хабири, которым не удалось убежать, но зачем я это делал – не 
знаю,
может быть, для того, чтобы Хоремхеб, продавая их в рабство, получал лучшую 
цену. Но
многие из них не желали моей помощи и снова раздирали свои раны, услышав, как 
плачут их
дети и кричат жены, доставшиеся на веселье египтянам. Они сворачивались клубком,

закрывали голову одеждой и умирали от кровотечений.
Я глядел на них, и гордость победой, вспыхнувшая было во мне сразу после 
сражения,
стала гаснуть – это был бедный народ, и голод гнал его из пустыни в сирийские 
долины на
добычу скота и зерна. Несчастные были истощены, многие болели глазными 
болезнями. Но,
несмотря на это, хабири были отважны и страшны в бою, а там, где они проходили, 
поднимался
дым горящих селений, раздавались человеческие вопли и стенания. Но теперь, 
когда их
большие толстые носы бледнели и они, умирая, натягивали на голову свои лохмотья,
 я жалел
их, хотя ничем не мог им помочь.
На следующий день я встретился с Хоремхебом и посоветовал ему оставить на месте
охраняемый лагерь, где воины с тяжелыми ранениями могли бы поправиться, так как 
дороги в
Иерусалим они не выдержат и умрут в пути. Хоремхеб поблагодарил меня за помощь 
и сказал:
– Я видел, как ты мчался в самую гущу битвы верхом на обезумевшем муле – по 
правде
говоря, я не ожидал от тебя такой отваги. Ты, наверное, не знал, что работа 
врача на войне
начинается только после сражения. Я слышал, как воины называют тебя Сыном 
дикого мула.
Если хочешь, я буду брать тебя в свою колесницу, отправляясь в битву, ибо тебе 
сопутствует
удача, раз ты остался жив, хотя не имел ни копья, ни даже дубины.
Он смотрел на меня серьезно, и я не понял, смеется он надо мной или нет. 
Поэтому я
ответил:
– Я никогда не видел войны и захотел увидеть ее как можно ближе. Но война ничем 
меня
не умудрила, и, если ты не возражаешь, я предпочел бы вернуться в Симиру.
– Твое искусство спасло жизнь многим воинам, и ты заслужил не меньшую награду, 
чем
военачальники, отвага которых спасает жизнь воинам.
Но я отмахнулся:
– Оставь! У меня достаточно золота, и эти награды для меня что пыль под ногами.
– Может быть, ты и прав, – согласился Хоремхеб, – но для такого простого 
человека, как
я, большая честь – носить на шее золотую награду, если она заслужена в 
сражениях. Сегодня я
видел свое войско в бою и знаю теперь, что способен командовать им и что 
львиноголовая
Сехмет благосклонна ко мне. Я сумел одержать победу, которая, стоит мне 
захотеть, будет
увековечена письменами на камне. Но эта победа – лишь пыль на моих ногах, ибо 
чтобы
одолеть голодранцев, угоняющих скот, не требуется большого искусства.
– Твои воины славят твое имя и готовы следовать за тобой, куда бы ты ни 
направился, –
сказал я, желая ему польстить. – Но как могло случиться, что ты даже не ранен, 
ведь я думал,
что ты неизбежно погибнешь, мчась навстречу копьям и стрелам во главе войска.
– У меня хороший возница, – сказал он. – К тому же меня оберегает мой сокол, 
ведь я еще
нужен для великих деяний. Дело не в отваге и не в моих заслугах – я знаю, что 
меня не заденут
ни копья, ни стрелы, ни дубины. Я лечу первым, ибо мне предначертано разить 
врагов, хотя,
совершив множество убийств, я уже не особенно радуюсь льющейся крови, а крики 
тех, кто
попадет под мои колеса, уже не доставляют мне удовольствия. Когда мои воины 
наберутся
опыта и не будут бояться смерти, я велю носить себя на носилках следом за 
отрядами, как это
делают все разумные военачальники, ибо истинный полководец не берется за 
грязную и
кровавую работу, которую может выполнить самый дешевый наемник, он работает 
головой и
отдает многочисленным