плохая репутация. Нет, никаких таких историй мне неизвестно. Я знаю только то, 
что знают и все остальные.
     Бонд принялся с энтузиазмом развивать беседу:
     - Но это как раз то, что мне и нужно! Говоря об «историях», я имел в виду 
разные великосветские слухи и сплетни, которые, впрочем, зачастую оказываются 
недалеки от действительности. Такие вот вещи для писателя равноценны 
бриллиантам.
     Она рассмеялась.
     - Вы, правда, их имеете в виду? Ну, бриллианты?.. Бонд сказал:
     - В общем-то, конечно, одним сочинительством на них не заработать. Но я 
уже продал идею романа для использования в киносценарии. И если мне удастся 
наполнить канву правдоподобным содержанием, то, может быть, они купят и весь 
сценарий.
     Он положил свою руку на ее руки, лежавшие на коленях, и она не убрала их.
     - Итак, бриллианты. Вернее, бриллиантовая брошь от Ван Клифа. 
Договорились?
     Вот теперь она убрала руки.
     Они были уже у «Амбассадори». Она взяла в руки сумочку, лежавшую до этого 
на сиденье рядом с ней, повернулась и посмотрела на Бонда. Швейцар открыл 
дверцу такси, и в озарившем салон свете уличных фонарей ее глаза засверкали, 
как звезды. Она с серьезным выражением лица изучала Бонда. Наконец сказала:
     - Все мужчины - свиньи, но одни ведут себя менее свински, чем другие. Так 
и быть. Я встречусь с вами, но не за ужином. Место, которое я назову, довольно 
пустынное. Каждый день после обеда я хожу купаться в Лидо. Но не на модный пляж,
 а дальше - пляж Альберони, где английский поэт Байрон некогда любил кататься 
верхом. Это самая оконечность полуострова. Туда ходит пароходик. Вот 
послезавтра, в три часа дня, вы меня там и найдете. У песчаных дюн. В песок 
будет воткнут бледно-желтый зонт, - Блондинка улыбнулась. - Постучите и 
спросите фрейлейн Лизль Баум.
     Она вышла из машины. Бонд последовал за ней. Она протянула ему руку.
     - Спасибо, что пришли мне на помощь. До свидания.
     - Значит, в три часа. Я буду там. До свидания. Девушка повернулась и 
начала подниматься по ведущим к входу в отель ступеням. Бонд проводил ее 
задумчивым взглядом, вернулся в такси и велел водителю ехать в отель 
«Национале». Бонд сидел, глядя в окно на проносившиеся мимо неоновые вывески. 
Что-то все стало идти очень быстро, даже такси. Но как раз такси было пока 
единственным фактором, который Бонд мог контролировать. Он наклонился к 
водителю и попросил ехать помедленнее.
     Лучший способ добраться из Рима до Венеции - взять билет на 
«Лагуна-экспресс», поезд, ежедневно отправляющийся в Венецию в полдень. Бонд 
почти все утро провел на телефоне, ведя трудные переговоры со своей лондонской 
штаб-квартирой. Естественно, благодаря стараниям «Секции-1» подслушать эти 
разговоры было невозможно. Но вот на поезд Бонд еле-еле успел. «Лагуна», 
конечно, вещь хорошая, но снаружи она выглядит гораздо более роскошной, чем 
является на самом деле. Сиденья в вагонах рассчитаны на тщедушных итальянцев, а 
официанты вагона-ресторана подвержены той же профессиональной болезни, что и их 
коллеги во всем мире: презрительное отношение ко всем путешественникам, а к 
иностранцам - в особенности. Бонду досталось место в проходе последнего вагона, 
и если бы за окнами мелькали даже райские кущи, он не обратил бы на них 
никакого внимания. Бонд пытался читать прыгающую в руках книгу, пролил кьянти 
на скатерть, без конца менял положение затекших ног и почем зря поносил про 
себя итальянские государственные железные дороги.
     Но вот наконец поезд миновал Местре и вышел на идеально прямой отрезок 
пути, шедший по акведуку восемнадцатого века до Венеции. Потом открылся никогда 
не оставляющий человека равнодушным вид прекрасного города, и поезд стал 
спускаться вдоль Большого канала прямо в кроваво-красный закат. И наконец, как 
показалось Бонду, верх блаженства - лучший двухместный номер на втором этаже 
гостиницы «Гритти Палас».
     В тот же вечер, соря тысячелитровыми банкнотами в барах «Гарри», «У 
Флориана» и «Квадри», самом шикарном из трех, Бонд изо всех сил создавал о себе 
то впечатление, которое, для интересующихся, должен был оставлять преуспевающий 
литератор, которым он представился блондинке. Затем, пребывая во временном 
состоянии эйфории, которое охватывает всех в первый вечер в Венеции вне 
зависимости от целей пребывания, Джеймс Бонд вернулся в гостиницу и проспал 
восемь часов кряду.
     Лучший сезон для Венеции - май или октябрь. Днем ласково пригревает солнце,
 ночью - прохладно. Глаза меньше устают от созерцания прекрасных видов, а ноги 
- от бесконечного хождения по камню и мрамору, невыносимого в летнюю жару. К 
тому же и людей на улицах в это время меньше. Все-таки, хотя Венеция является, 
по сути, единственным в мире городом, способным растворить в себе как тысячу 
туристов, так и сто тысяч, - пряча их в боковых улочках, собирая в толпы на 
площадях, набивая ими пароходики и гондолы, - гораздо лучше, когда навстречу 
постоянно не попадаются ошалевшие тургруппы.
     Следующее утро Бонд провел в прогулках по узким улочкам в надежде 
обнаружить за собой «хвост». Он даже зашел в пару соборов. Не для того, чтобы 
полюбоваться убранством, а для того, чтобы посмотреть, не войдет ли кто-нибудь 
за ним через центральный вход до того, как сам он выйдет через боковой. Но 
никто за ним не следил. Тогда Бонд отправился к «Флориану», где заказал 
«Американо» и выслушал болтовню двух французских снобов о несбалансированности 
ансамбля на площади Святого Марка. Поддавшись импульсу, он купил открытку и