- Боже мой, - только и вымолвил Бонд и добавил с восхищением в голосе: - 
Можно придумать и кое-что получше! Помогай!
     Он уперся плечом в дрезину и, скрежеща зубами от боли, начал толкать ее.
     Тяжело было сдвинуть ее с места, но потом она пошла легко, и им оставалось 
только идти сзади и слегка подталкивать. Вот, наконец и стрелка. Они остановили 
дрезину метрах в двадцати за ней.
     - Зачем это? - тяжело дыша, спросила Тиффани.
     - Давай, давай, - крикнул Бонд, бросаясь назад, к заржавевшей стрелке, 
рычаг которой сиротливо торчал над рельсами. Мы пустим "Пушечное ядро" по этой 
ветке!
     - Вот это да! - только и сказала та.
     И вот уже они вдвоем налегли на рычаг, и мускулы Бонда напряглись от 
усилия и боли.
     Ржавый рычаг медленно, очень медленно выдвигался из гнезда, где он 
простоял пять десятков лет, но вот миллиметр за миллиметром в рельсах 
наметилась трещина, а затем и довольно широкий зазор, и Бонд еще сильнее 
навалился на рычаг. Наконец стрелка была передвинута, а Бонд сел, опустив 
голову и борясь с охватившей его тошнотой.
     Тем временем луч прожектора был уже совсем рядом, Тиффани потянула его за 
руку, и он встал и, ковыляя, вернулся к дрезине. В воздухе вокруг них стоял 
ужасный грохот, когда, блистая огнями и гремя колоколом, огромное железное 
чудище, казалось, вот-вот раздавит их.
     - Лежи и не двигайся! - перекрывая шум крикнул Бонд, увлекая ее рядом с 
собой на землю за дрезиной. Сам он поднялся, вытащил из-за пояса пистолет, 
встал боком к несущемуся на них паровозу, вытянув, как дуэлянт, руку с 
"береттой" и прицелившись в надвигающуюся пасть окутанного дымом и пламенем 
чудовища.
     Господи, как же ужасен этот паровоз! Не сойдет ли он просто с рельсов на 
повороте? Не врежется ли всей своей массой прямо в них? "Пушечное ядро" было 
уже всего в нескольких метрах.
     Вдруг что-то вонзилось в землю у самых ног Бонда, а затем он увидел 
вспышку от выстрела где-то на уровне кабины.
     Еще одна вспышка, и еще одна пуля, ударив в рельс, с визгом ушла в пустыню.

     Еще три выстрела, но теперь Бонд уже слышал их за шумом, производимым 
паровозом. Пули пролетели совсем рядом.
     Бонд не стрелял. У него всего четыре патрона, и он знал, как надо ими 
распорядиться.
     В двадцати метрах от него паровоз, наконец, влетел на стрелку и со 
страшным скрежетом, наклонившись так, что на насыпь полетели из тендера дрова, 
вошел в поворот.
     Раздался дикий визг металла, двухметрового диаметра колеса впились в 
ржавые рельсы, перед Бондом сквозь искры и дым оказалась кабина, где стоял, 
держась одной рукой за стойку, а другую положив на вентиль, по-прежнему одетый 
в черный с серебром костюм, сам Спэнг. Пистолет в руке Бонда сказал свои четыре 
веских слова. Мелькнуло перекошенное, дернувшееся назад лицо гангстера, и 
черный с золотом паровоз пронесся мимо, в сторону гор. Луч главного фонаря все 
еще разрезал ночные тени, а колокол все еще звенел, но как-то грустно, видимо 
чувствуя свою печальную судьбу... Бонд медленно засунул пистолет за пояс и 
стоял, провожая взглядом уносящийся, достойный миллионера, гроб с телом Спэнга..
. Дым из паровозной трубы на миг закрыл луну.
     Тиффани Кейс подбежала к нему, и вместе они смотрели вслед облаку дыма и 
огня и слушали рождающееся в горах эхо от несущегося на встречу с ними паровоза.
 Девушка невольно сжала руку Бонда, когда в одну секунду "Пушечное ядро" 
скрылось за нагромождением скал. Теперь был лишь слышен удаляющийся стук колес, 
да виден был отблеск огней.
     Внезапно из-за горы взвился огромный язык пламени и послышался страшный 
удар железа о камень, как будто где-то там натолкнулся на рифы огромный 
океанский корабль. Потом земля вздрогнула у них под ногами, раздался взрыв, а 
горы отразили в пустыню его эхо.
     И наступила абсолютная тишина.
     Бонд глубоко вздохнул, как будто пробуждаясь от страшного сна. Вот какой 
оказалась кончина одного из Спэнгов, жестокого, склонного к театральным 
эффектам, ударившегося в детство основателя банды Спэнгов. Он создал для себя 
театр, в котором сам был актером, окружил себя театральной бутафорией, был 
старым ребенком. Но это не мешало ему играть жизнями других людей. И убивать.
     - Пойдем отсюда, - настойчиво сказала Тиффани. - С меня хватит.
     По мере того, как спадало напряжение, боль во всем теле вновь начала 
давать о себе знать.
     - Пойдем, - ответил Бонд. Он был рад, что его отвлекли от видения 
перекошенного бледного лица в кабине удивительно красивого, черного с золотом, 
бешенно несущегося навстречу своей гибели паровоза. Голова у него раскалывалась,
 и Бонд не был уверен, что сможет идти.
     - Нам надо добраться до шоссе. Трудно будет, но идти надо, произнес он.
     Три километра они одолели за полтора часа. У самого края дороги ноги у 
Бонда подкосились, и он рухнул на песок. Теряя сознание, он подумал, что 
Тиффани фактически принесла его сюда. Один, без нее, он наверняка проплутал бы 
в зарослях кактусов, сбился бы с пути и сейчас лежал бы где-нибудь в пустыне, 
ожидая, когда взошедшее солнце покончит с ним своими жаркими лучами.
     А сейчас его голова лежала на коленях у Тиффани, которая что-то ласково